– Они же сожрут проклятых овец.
Иногда Жака злило, что Тетушка говорила с ним разными голосами незнакомцев, но никогда не выражала своих мыслей.
– Ну почему ты не умеешь говорить? – воскликнул он.
Тетушка подняла обе пары век и вперила в Жака тот напряженный взгляд, в котором он подозревал ее попытку обратиться к нему на своем истинном языке, каким бы тот ни был – на каком-то ином языке, кроме языка тела, цветов или имитации человеческой речи. Иногда в этом ощущалось нечто похожее на предзнаменование; иногда скала под ним дрожала, будто от неосязаемого дыхания.
Вдруг Тетушка обхватила его крыльями и усадила себе на спину. Она не возила его на себе уже много лет – в последний раз это случалось, когда он был еще ребенком. Что-то было совсем не так.
У Жака скрутило желудок, когда она понесла его по наклонным коридорам улья. На миг ему отчаянно захотелось вырваться на свободу, но потом он сам удивился, какое умиротворение это приносило – запах тонкой чешуи под ее крыльями, хруст ее суставов, глухой стук ее шагов.
Сквозь пурпурную, испещренную прожилками ткань Тетушкиных крыльев, улей казался далеким и смутным. Вдали показалась троица драконов – Сборщиц, как и Тетушка. Сперва они казались не более чем кляксами, но когда Тетушка и Жак подлетели ближе, оказались в ужасном фокусе: вид у них был еще более изможденным, чем у Тетушки, глаза совсем слипались, а кожа на передних лапах обвисла.
Жак зажмурил глаза. Он подумал о драконьей Сборщице, которую видел на прошлой неделе и которая улетела в снега с, вероятно, неизлечимой раной в боку, где, скорее всего, и погибла в объятиях холода. Что-то было не так. И уже давно.
«И лучше уже не будет», – подумал он ошеломленно.
Собирательница бросила Ребенка на край бродильной ямы. При этом, перекатывая его по плечу, подавила стон боли. Когда она впервые обнаружила Ребенка на склоне холма, где он громко плакал, с разгоряченным, влажным, соленым личиком, она с легкостью его подняла и обняла крыльями. Он успокоился, а потом и уснул, пока она несла его в улей. Тогда он был намного меньше, но даже когда вырос, ей не составляло труда его поднимать. Теперь же, когда следующий выводок приближался к последней линьке, от усилия, которое она приложила, чтобы принести ему свой подарок, у нее повредились фаланги, а суставы отекли и заболели.
Но это было неважно.
– Чертовы драконы, – проговорила она и подтолкнула Ребенка к краю ямы.
Она напрягла левое ухо, в предвкушении и, возможно, с некоторым беспокойством.
Задрожав от внезапного холода после тепла в объятиях крыльев, Ребенок заглянул в яму. Издал серию недоуменных звуков и посмотрел на Собирательницу с выражением, которое было известно ей как замешательство.
– Что это, – сказала Собирательница успокаивающим тоном. – Нам нужно домой! Каким образом? Мы даже не можем вернуться на орбиту.
Позади себя она ощущала – будто слабый гул улья, пусть прерывистый, но все же – своих сестер. Они еще оставались рядом.
Другой человек в яме посмотрел вверх, он молчал, хотя на склоне отчаянно кричал и сопротивлялся, плотно укутанный в слабеющих крыльях Собирательницы.
Глаза Ребенка расширились, и он замахал передними лапками, беспокойно заголосив.
– Чертовы драконы, – сказала Собирательница. Хотелось бы ей иметь возможность общаться с Ребенком, выразить ему свои мысли. Объяснить. Но он, похоже, был почти глух, хоть и чирикал, как все млекопитающие. И судя по всему, совсем не воспринимал запахов.
Ребенок все голосил. Затем на несколько секунд прикрыл передними лапками глаза и мордочку, после чего, выдохнув, резко убрал лапки. И опять зашумел, явно недовольный.
В чем же была проблема? Может, он боялся нового человека? Собирательница опасалась, что такое могло случиться, или что они не будут совпадать по запахам. В улье это привело бы к повреждениям или гибели. Но люди были другими. Так ведь?
Она заглянула в яму. Новый человек сидел, по-прежнему глядя вверх, обхватывая одной лапой нижнюю конечность – та сильно опухла, явно пораженная, но Собирательница, опять же, надеялась, что эта рана была из тех, что заживают сами по себе. Новый человек был крупнее, чем Ребенок, когда она его нашла, и имел другую форму. Возможно, он находился дальше в своем развитии, на этапе, которого Ребенок еще не достиг. Или, возможно, он просто относился к другой касте.
Едва ли это имело значение. Собирательнице некогда было разбираться.
Возможно, она ошиблась. Принесла человека не того вида. Не смогла помочь Ребенку, как намеревалась. Новый человек в яме опять зашумел.
– Черт, – сказала Собирательница, хотя до сих пор ее звуки не успокаивали нового человека.
И наверное, ей не стоило его в этом винить. Он ведь был ранен, разлучен со своими сестрами (что за ужасная мысль!), и его, без сомнения, терзал страх – а большинство людей, которых видела Собирательница, бросались бежать прочь, едва ее завидев. А этот сидел на костях и сгнивших внутренностях, перьях, клоках шерсти, останках зверей, которые никто в улье не мог съесть без должной выдержки. Ребенку такой запах никогда не нравился.
Всего месяц назад аромат грибов и разложившейся овцы заставил бы желудок Собирательницы сжаться в предвкушении. Но теперь Собирательница вот уже несколько дней не испытывала голода. И он больше не грозил ей никогда.
Ребенок положил лапки Собирательнице на морду и раздраженно зашумел, еще громче прежнего. Из его глаз засочилась жидкость.
Возможно, Ребенок не умел толком разговаривать, но она уже слышала точно такой же шум, когда он не хотел есть то, что она ему давала. Почему?.. Ох!
Новый человек сидел в яме. Собирательница обычно кормила Ребенка недобродившей едой – от сбродившей его тошнило. Но он, должно быть, уже понял, для чего была эта яма. И должно быть, боялся, что Собирательница принесла сюда нового человека, чтобы его съесть!
Она вправду считала, что люди умели мыслить. Они были почти как разумные существа. И хорошо. Она расслабила шипы, уши трепетали от облегчения.
– Не еда, не еда, – сказала она, повторив звуки, которые он только что издал. Превозмогая боль в мышцах, она погладила Ребенка крылом. Ей хотелось, о как ей хотелось найти способ все ему объяснить.
Девочка в яме была старше Жака на несколько лет, наверное, только недавно стала взрослой. Трудно было сказать. Ведь он давно не видел других людей.
Очень давно. Этот мелкий носик. Смешные уши. Волосы, растущие из кожи.
– Мать твою! – крикнула девушка. – Помоги мне вылезти!
Жак вырвался из оцепенения.
– О-о. Э-э, да. Минутку.
Слова дались ему легко, и Жак понял, что правильно, наверное, делал все эти годы, общаясь с Тетушкой вслух, пусть даже она его не понимала.
Яма была неглубокая, но у девушки была повреждена нога, и она делала только хуже, пытаясь подпрыгнуть. Жак наконец нашел веревку в соседнем хранилище и бросил ей один конец. Девочка обвязала себя, сделав пару впечатляющих узлов, и Жак ее вытащил.
