Пинтадор положил в «Хамви» тело Новака, завернутое в пленку, которую они привезли специально с этой целью. Правила предписывали не оставлять улик, а мертвый наемник еще как мог навести на их след. Врона ушел в сарай и вернулся с тремя брикетами героина. Один бросил Юлию.
– Боевой трофей, – сказал Врона.
Юлий бросил брикет ему обратно.
– Себе возьми. Я возьму папки.
– Уверен? – переспросил Врона. – Эта дрянь все равно пропадет. А объявишься с папками, кто-нибудь заметит.
Юлий достал одну монету, довольно посмотрел, как она блестит в слабом свете наступающего рассвета. Почувствовал ее вес между кончиками пальцев. Какая-то часть его уже знала, что он их не продаст.
– Я возьму папки, – повторил он, на что Врона только пожал плечами. Оставалось только со всем покончить.
Врона и Пинтадор взяли из «Хамви» канистры и полили лагерь. Юлий достал огнемет и, встав за забором, все из него подпалил. Мертвых мужчин, женщину, постройки, пикап, джип, седан. Собак. Землю.
Когда пламя разбушевалось, он заревел ему в ответ, пока его голос и огонь не слились воедино.
Тоннель сужается. Корни и почва, мимо которых вы проходили у устья, утончаются, и вы видите резной камень. Это уже не что-то природное, а отделанный проход.
Гоблинский лабиринт. Говорю вам, это гоблинский лабиринт. Плохо дело.
Уж лучше так, чем через парадный вход.
Тоннель сворачивает вправо. Футов через двадцать вы видите, что он куда-то выводит. Похоже, он оканчивается большим помещением. И никакой двери, она просто открывается наружу. Там виден свет.
Ладно, я гашу факел.
Не гаси, нахрен! Нам нужно видеть!
Нам не нужно, чтобы о нас знали. И вообще, факел у меня, значит я гашу.
Становится темно.
Мы ждем, пока глаза привыкнут к темноте.
Все проходите проверку восприятия, и дайте знать, если кто-то не пройдет.
А-а! У меня единица.
Остальные все прошли? Да? Ладно, ты просто смотрел на факел перед тем, как он потух, поэтому тебе нужно больше времени, чтобы привыкнуть. Все остальные, вы видите, что в конце прохода мерцает что-то красноватое. Будто где-то рядом костер. А поскольку на камень падает свет, вы замечаете тени – на камне что-то вырезано.
Типа руны? Там что-то написано?
Скорее похоже, что там были углубления, чтобы вставить туда что-то. Может, подпорки. Но теперь их нет.
Я использую свой амулет, чтобы обнаружить магию.
И не находишь в этих отметках ничего особенного.
Мне это не нравится. Прохожу проверку на ловушки и… выпадает двойка.
Да, это значит, что ты бы увидел, если бы кто-то оставил лебедку или типа того. Максимум ты можешь предположить, что один из этих камней – нажимная плита, но не знаешь, какой механизм она активирует.
Ладно, ребята, вы ни во что такое не вляпываетесь, пока у вас нет с собой ничего, что нужно охранять. Пока, я бы сказал, вы подходите ближе.
Юлий стоял голый перед зеркалом, во весь рост, и думал, как он позволил этому так далеко зайти. Руки выглядели худыми, бледными, сероватыми. Живот теперь почти не выпячивался, но кожа одрябла. Появились сиськи, как у двенадцатилетней девочки. Он горбился. Немного лысел, немного седел, но это для его возраста было нормально. Зубы пожелтели от сигарет и кофе, потому что этого следовало ожидать. Но еще он был слаб и медлителен, а это уже его вина. Податливый – это синоним слова «тупой», а он больше не будет тупым.
Сначала – сигареты. Он сломал их, одну за другой, над унитазом и смыл табак, чтобы не смог потом вернуться и выловить их из мусора. Следующий – алкоголь. Потом – сахар. Он поверить не мог, сколько ел всякой дряни: замороженные пиццы, шоколадные конфеты и хлеб, такой белый, что был похож на нарезанный ломтиками снег. Теперь он видел все отчетливо и даже удивлялся, что ему не было еще хуже.
Потом – оружие. По крайней мере, то, что еще в хорошем состоянии. Три пистолета – два «Глока-17» и «Зиг Зауэр P220», который подарила ему старая подружка. Еще у него уже почти десять лет имелся полуавтоматический карабин «Бушмастер M4». Некоторые думают, что чем больше оружия – тем лучше. Юлий же считает, что это неправильно. Тот, кто по разу стрелял из десяти тысяч стволов, – любитель. Тот, кто стрелял десять тысяч раз из одного, – профессионал.
Он расстелил чистое полотенце на кухонном полу, чтобы не испачкать его маслом, затем почистил оружие, собирая его и разбирая, пока пальцы не вспомнили, как это делается. Потом несколько часов стрелял вхолостую, целясь в микроволновку, в водопроводный кран, в прохожих на улице. Щелк-щелк-щелк – он тренировал руку, чтобы она не боялась отдачи, практиковался, как пианист, играющий гаммы. Когда малой увидел оружие, он вытаращил глаза. Но Юлий ничего не сказал, а малой его не спрашивал.
Пока малой был в школе, Юлий стал бегать вверх-вниз по лестнице. В первый раз ему удалось пробежаться туда-обратно только четыре раза, прежде чем сердце стало отдавать в висках, а самого его охватила дрожь. Пришлось сесть на нижнюю ступеньку, прислонив голову к стене и выпустив длинный поток русских ругательств. Чахлый старикашка! Когда он сумел восстановить дыхание, то пробежался туда-сюда еще два раза, загоняв себя так, что буквально выбился из сил. На следующий день все болело, будто его избили, и он проделал это снова. На третий день – еще хуже. На четвертый пробежался десять раз, прежде чем был вынужден прекратить. Ему хотелось выкурить сигарету. Хотелось выпить. Его тошнило от боли и желания, и он упивался своими страданиями. Это значило, что силы к нему возвращались.
Он хотел найти боксерский клуб. Какое-нибудь место, где мог кого-то побить и где могли побить его. Чтобы напомнить своему телу, что такое насилие. Этим нужно было заниматься все последние годы, и сейчас этого хотелось почти так же сильно, как никотина. Если бы он стал ходить в спортзал, это стало бы тактической ошибкой. Он не знал, где его враги, а каждая вылазка из дома сопровождалась опасностью. Вместо этого он освободил спальню и стал заниматься там. Отжимания, приседания, выпады. Нашел пару старых шлакоблоков, наполовину зарытых в переулке, и сделал из них гири. У него снова начали расти бицепсы. Он стал видеть результат, и приходил он быстро.
Юлий был хищником много лет, и его тело помнило, каково это. Оно хотело снова стать таким, каким было. Соскучилось по былому. Он постоянно себя изматывал, и тело его за это вознаграждало. Веса он терял все больше. Его кровь с собачьим дерьмом становилась еще хуже. Синестезия с флешбэками теперь возникали каждый день, пусть и кратковременно. Несколько раз он испытывал головокружение и падал в обморок по утрам. Он решил снизить процент жира в своем теле до нуля, если получится. Вывести всю наркоту. Очиститься от всех старых грехов.
Из дома он выходил редко. А когда выходил, то больше не следовал старым привычкам. Он ходил за продуктами по магазинам, которые ему не нравились и в которых он никогда не бывал. Заправлялся на заправках, которые с трудом находил вдали от дома. Даже отвозя малого в школу, старался менять маршруты. Один раз высадил его за спортзалом, на следующий день – в полуквартале оттуда. И его внимание всегда было сосредоточено на улице вокруг. Кто где, куда смотрит, с кем разговаривает. Где прицельные линии. Где есть укрытие, а где только маскировка. Он думал, как спрятаться за толстого сотрудника в банке, если понадобится. Он знал, по каким тротуарам, по каким паркам мог проехать, чтобы оторваться от преследования. Или если сам будет кого-то преследовать. Он ощущал пространство вокруг, будто оно было частью его тела. Его сверхчувствительность почти развилась в паранойю.
