Ненавижу это чувство, когда зарождается паника. Я очень часто чувствовал это потом в Утремере, но никогда еще так сильно, как тогда. Хуифрес был на год старше меня, но почему-то всегда казался мне младшим братом, а я был умнее, рассудительнее. Всегда считалось, что это я должен за ним присматривать. «Давай разделимся», – это я предложил. А когда представил, как рассказываю об этом отцу, мне стало неуютно.
Я пытался найти след – в этом я был хорош, – но никак не мог, и от этого едва не разрыдался. Я перешел на бег, чтобы быстрее преодолевать расстояния, и только когда остановился, понял, что совсем выбился из сил и судороги не давали мне нормально дышать. Я выкрикивал его имя бог знает сколько времени, отчего теперь саднило горло. Я прислонился к дереву, чтобы не упасть, и соскользнул на землю. С меня было довольно. Я был разбит.
Я сидел там, закрыв лицо руками, пока не почувствовал, что мне что-то капнуло на макушку. Капля была легкая и вполне походила на дождевую, но дождь не мог пролить ее только одну. Я коснулся макушки рукой, потом посмотрел на пальцы. Те были красные. Посмотрел вверх и увидел Хуифреса, подвешенного за ноги на высокой ветке, его голова была повернута задом наперед.
И я услышал голос в голове. «Уходи отсюда», – сказал он.
Я был не в том состоянии, чтобы беспокоиться из-за каких-то голосов. На мгновение я просто застыл и не мог пошевелиться, а потом уже цеплялся за ствол, желая по нему взобраться, но никак не мог найти за что ухватиться. «Уходи отсюда», – повторил голос, но в его словах не было никакого смысла, ведь здесь, точно огромная слива, висел мой старший-младший брат. «Я тебя предупреждал», – сказал голос, и что-то в самой кроне дерева изменилось.
Поначалу я принял это за свинью, хотя свиньи не лазают по деревьям, и они не так велики, и не такого цвета. Огромная золотисто-голубая свинья – крошечные глазки, ресницы как у человека. Потом она подняла гребень, воротник из плоских шипов, похожих на листья ириса, длинных, как человеческая рука, и вытянула свою нелепо длинную шею, толстую, как талия человека. В этот миг я и понял, что это было. «Да вы шутите», – подумал я, потому что таких не существовало.
Однако это едва ли имело значение. Эта тварь, чем бы она ни была – это вообще неважно – убила моего брата, скрутила ему шею, как цыпленку, и повесила на дереве, как вешают всяких гадов, горностаев, хорьков и крыс, дабы отпугивать их мерзких сородичей. «Ну уж к черту», – подумал я.
Я верю, что гнев – это дар Божий. Я согнул колени и подпрыгнул, но все равно не смог ни за что ухватиться, а только сорвал себе ногти.
«Поступай, как знаешь, придурок», – сказал голос в моей голове, и тварь – будем называть ее тем, чем она была, пусть само это слово звучит нелепо, – дракон соскользнул с дерева прямо на меня, разинув пасть так, что я мог заглянуть внутрь. Нёбо было розовое, а клыки, бивни – уж не знаю технических терминов – цвета бледной сыворотки, как слоновая кость, кончик одного из них был разделен надвое.
Я был без оружия, а согласно нашему старому бестиарию, клыки дракона содержали смертельный яд. Поэтому-то я и считаю, что гнев есть дар Божий. Он позволяет идти на риск и говорить себе: «Была не была!»
Я ни храбр, ни умен, но за многие годы заметил, что непреодолимое желание убить кого-нибудь или что-нибудь пробуждает во мне все самое лучшее. Я позволил гневу себя проявить, а сам наблюдал – иногда это меня даже успокаивает, – а потом дракон вдруг очутился надо мной, с широко раскрытой пастью. Тогда-то я ему туда сунул правую руку, ухватил за язык, насколько смог ближе к корню, и уперся локтем в его нижнюю челюсть.
Он попытался закрыть пасть, но не смог. Моя рука подпирала ее, а сила его челюстей всаживала мой кулак в мягкое нёбо, не давая сомкнуть их сильнее. Я крепко держал руку, потому что знал: если не буду, у меня сломается запястье и на этом все кончится. Я заметил, почти безучастно, что клыки на нижней челюсти были в полудюйме от того, чтобы впиться мне в кожу.
Он попробовал отстраниться, но понял, что так останется без языка, и спешно сдался. Потом замер, всего на миг, пытаясь придумать, что сделать дальше. К счастью, мне ровно миг и понадобился, чтобы со всей силы ткнуть большим пальцем ему в глаз.
Палец я, конечно, сломал, но это беспокоило меня меньше всего. Дракон резко дернул головой назад, так резко, что его язык остался у меня в руке.
В тот день я получил важный урок, который потом немало помогал мне в жизни, когда я пытался навлечь на себя крупную беду – а не мелкое затруднение вроде сражения с драконом голыми руками. Я преподаю этот урок вам в надежде, что вы найдете его столь же полезным, каким нашел и всегда нахожу его я. Если вы сражаетесь с врагом, который намного больше и сильнее вас, не пытайтесь его убить. Просто сделайте ему больно, насколько сможете. Потом будет доля секунды, когда ему станет так больно, что он попросту не сможет здраво мыслить, и вот в эту долю секунды вы можете, например, нагнуться, поднять большой камень и размозжить ему голову.
Позднее мы выяснили, что мне неимоверно повезло. Череп дракона на самом деле очень прочен и пробить его можно разве что прямым попаданием из требушета. Но в нем есть одна точечка, не больше вашей ладони, на самой макушке, и там все основные его пластины образуют слабый шов.
Когда что-то идет не так, я всегда замечал, является эта троица – страх, дурацкое везение и гнев. Но величайший из них – гнев.
– Почему нет? – спросил он.
Каков вопрос!
– Потому что это слишком сложно, – ответил я. – Сложно и опасно, а я не хочу погибнуть.
Он посмотрел на меня так обиженно, будто я только что отказался выходить за него замуж.
– Ты боишься, – сказал он.
– Да.
Он кивнул.
– Вчера я скупил все закладные на твою землю, – сказал он. – Если я взыщу по ним долг, ты сможешь найти две тысячи энджелов за четырнадцать дней?
– Нет, – ответил я.
– Тогда сделаешь ради меня эту простую работенку?
– Да, – ответил я.
Две тысячи энджелов – это большие деньги. Примерно половина всей стоимости нашей вотчины – по два энджела за акр. Примерно столько же стоит снарядить двоих рыцарей и отправить их сражаться в Утремер.
Когда моему брату Раймбауту исполнилось двадцать четыре, милорд герцог решил последовать зову сердца и совести и присоединиться к солдатам Божьим, которые сражались в Утремере с язычниками. Поступок красивый и благородный – по крайней мере так говорили. И конечно, милорд герцог призвал жителей и пользователей своих земель пойти с собой, поскольку в одиночку на войне было ничего не добиться, даже пэру королевства, чьи предки были герцогами Каскенаиса, когда предки короля еще гонялись за козами в горах. Мой отец был для этого слишком стар, поэтому Раймбаут пошел вместо него.
Вы когда-нибудь задумывались, сколько все это стоит? Кольчужная рубашка – раз. Пара кольчужных шосс до голеней – два. Бригантина – три. Шлем с предличником – четыре. Гамбезон, поддоспешник, две рукавицы – пять, шесть и так далее. Еще боевой конь, две вьючные лошади, три иноходца для его оруженосца и двух воинов. Один меч, два копья, один щит, и так далее и тому подобное. Всего восемьсот тридцать шесть энджелов. Прибавьте к этому дорожные и бытовые расходы…
