Итак, у меня был дракон и была ловушка. Осталось только найти приманку.
Когда я вернулся из Утремера, со всем нажитым в пеньковом мешке за плечом, я с трудом узнал родной край. Я взглянул с хребта, ожидая увидеть посевные поля, аккуратные плетни и ровно проложенную дорогу через кустарниковые рощи, которая вела бы к нашему дому. Но вместо этого увидел дикие заросли утесника, шиповника и крапивы. Поля, изгороди и пни, оставшиеся от павших деревьев, исчезли и были погребены подобно древним городам Утремера. Не осталось ни дороги, ни дома.
Судя по всему, года через три после моего ухода случился пожар. Дом сгорел, огонь перекинулся на рощицу, а оттуда на поля. Мой отец успел выбраться вовремя, но больше никогда не был прежним. Он переехал в хибарку на несколько месяцев, но оказался совершенно неспособным о себе заботиться, и монахи приняли его к себе, дали келью, пищу и кров в обмен на вторую закладную на землю. Он умер спустя полгода, и они похоронили его на своем кладбище, что, по-видимому, считалось честью для мирянина.
Местным жителям не понадобилось много времени, чтобы узнать, что я дома. Они направили депутацию ко мне в гостиницу, и мне пришлось сообщить им, что не все возвращаются из Утремера с вереницей пони, груженых награбленным золотом. Они восприняли это довольно сносно. Сказали: «Ну ладно», и ушли. Позднее я пошел повидаться с каждым поочередно, с какой-то смутной мыслью обсудить задолженность за пользование землей. Но они сказали мне, что времена были тяжелые, с тех пор как умер старый хозяин, и то, что я увидел, вынудило мне им поверить. Три неурожая подряд, трава испортилась настолько, что скот выживал у них только на ветках орешника, которые они срезали с изгороди. «Плохо», – сказал я им, думая о деревнях в Утремере, которые мы поклялись защищать (и где пшеница однажды взойдет высоко-высоко, и все благодаря тому пеплу), и им больше не пришлось беспокоиться о плате за землю до тех пор, пока они вновь не встанут на ноги.
Я все еще был в сапогах, в которых прошагал двести миль, от самого побережья, вверх по военной дороге до Луси. Хорошие были сапоги. Я снял их с мертвого язычника в каком-то ущелье, а ему они достались от одного из наших – сына какого-то богача, судя по их форме и качеству пошива. В них можно было бы преодолеть еще добрых несколько миль. Человеку в таких сапогах нечего было слишком беспокоиться из-за того, что приходится спать в амбаре и питаться несчастными зверушками, угодившими в силки, пока он, используя старый крюк, который нашел в обвалившемся сарае, расчищал пятьдесят акров земли от шиповника.
В Утремере я научился хорошо управляться всевозможными режущими инструментами. Мог даже отсечь человеку руку одним ударом наотмашь. А самое страшное, на что способна ежевика, это немного оцарапать. У меня была энергия и мотивация, и главное – меня охватывал гнев (а гнев величайший из всего этого). Но я пробыл на солнце слишком долго. Потом весь промок, и у меня случилась лихорадка. Мой друг, ловец львов, научил ее лечить, но те травы здесь не росли. Я провалялся больной целую неделю, а когда пришел в себя – силы меня покинули. Я доковылял до аббатства, где меня приняли и, откормив ячменным бульоном с клецками, показали подписанную отцом закладную. На этом мой крестовый поход за возвратом наследства окончился.
Мне было двадцать восемь лет, и я уже ни в чем не видел смысла. Но при этом до сих пор оставался тем полоумным мальцом, который убил дракона голыми руками; поэтому отправился на юг и записался наемником в одну из вольных компаний. И вдруг пришелся там к месту. Стал известен. Меня называли «ормсбана» и «вурмтотер», и у меня было особое знамя с драконом, а враги разбегались, едва услышав, что наше войско на подходе. Мы разгромили немало хибар и сожгли немало пшеницы, а спустя три года я скопил сотню энджелов, это большие деньги, и купил хозяйство на побережье, в миле от Пролива. Из моего окна открывался вид на корабли, отплывающие в Утремер, а по ночам, очень редко, я видел огоньки на той стороне, которые горели, указывая им путь в гавань.
У меня была идея, где поставить ловушку, если бы я только смог снова отыскать то место. Я боялся, что сейчас оно выглядело по-другому, ведь все теперь стало не таким, но когда мы туда добрались, я сразу в точности все вспомнил. Там было примечательное дерево, под которым я сидел в тот день, когда искал брата. Теперь оно стало выше и толще, но ненамного.
Нельзя толком спрятать машину, сделанную из железных балок весом больше тонны, поэтому я сказал им поставить ее куда-нибудь, дал денег и проследил за тем, как ее увезли. Потом несколько раз обошел ее. Ловушка как ловушка. Я с первого взгляда мог понять, что это такое и как оно работает. Но Гарсио-кузнец не понимал, пока я не сказал ему, а дракон – это просто тупое животное.
Я поднял створки с помощью лебедки, вставил шептало в зазор, убрал крюк с цепью и подвесил их сзади. На полу лежала нажимная плита. Когда дракон встанет на нее, она продавится и потянет за провод, который поднимет шептало, и передняя и задняя створки упадут почти одновременно. Сзади, между створкой и краем рамы имелась маленькая калитка. Я убедился, что она легко открывается и закрывается.
В это пространство между створкой и калиткой и полагалось положить наживку. Еще я прихватил с собой маленький трехногий табурет для доения. Нырнул под нижний край створки и уселся на табурет. Так хотя бы будет удобнее ждать.
Ждать пришлось недолго. У драконов хоть и неважное зрение, зато отменный нюх. Он явился, как я и предполагал, с кроны того проклятого дерева, размотав свое тело, будто живой канат. И если в прошлый раз я был рассеян, то теперь постарался хорошенько его рассмотреть – не каждый день ведь видишь драконов. Шея была толстая, как человеческая талия, голова – как у свиньи, крошечные черные глазки, хребет – как лезвия мечей, чешуя – как доспехи, что носят в Утремере, зубы – как короткие копья. Голос в моей голове приказал: «Беги».
Какая забота с его стороны! Но в жизни человека наступает момент, когда бежать ему больше некуда, а тысяча энджелов это огромные деньги. Я посмотрел дракону в глаза и увидел то, что и ожидал.
– Привет, Хуифрес, – сказал я.
Он бросился на меня. Я отпрянул, нащупав калитку. Как я и предполагал, он не мог дотянуться до меня, не скользнув в клетку. Дракон выгнул спину и пролез вперед – тогда я услышал, как скрипнула нажимная плита. Его голова метнулась в мою сторону как раз в тот момент, когда я выскочил через калитку, упал на землю и перекатился. Когда опустились створки, я услышал глухой стук.
Ловушка была придумана для львов. Поэтому для двадцатифутового дракона у нее не хватало длины. Зато створки были из листового железа толщиной в три дюйма, и одна придавила ему шею, прижав к полу, а другая зафиксировала хвост. Ему это не очень понравилось. Он дергался и извивался, пытаясь сгруппироваться, так сильно, что вся конструкция подпрыгивала над землей, но освободиться он никак не мог. Створки были слишком тяжелые.
Я услышал голос в голове: «Отпусти меня. Пожалуйста». Но даже если бы я хотел этого, я бы не смог. Мне понадобилось бы просунуть крюк под створками и поднять их лебедкой, а лебедка осталась погребена под драконьим телом. И я знал: если бы попытался к нему подобраться, то дракон бы меня убил. И что там говорил милорд герцог по схожему поводу? Попав в плен, он стал вражеским орудием и с ним нужно было разобраться. А тысяча энджелов это большие деньги.
