«Там найдете выключатель, – говорила миссис Холлинз детям, когда они встретились под навесом. – Прямо в углублении у основания его человеческого черепа.
Альфред сощурился. Его дракон тоже.
– Но подождите, – сказал он. – Почему вы подчеркиваете, что он «человеческий»? Раз уж мы все люди, почему бы вам просто не назвать его «черепом»?
Лакки стукнула себя по лбу, а миссис Холлинз закатила глаза.
– Ты не самый умный в классе, но это ничего, милый. Я уверена, у тебя есть другие таланты.
Миссис Холлинз нарисовала диаграмму, показав, куда нужно прикрепить кнопки.
– И тогда он отключится? – спросила Лакки.
– Ну, – ответила миссис Холлинз, – надеюсь.
В этот момент взорвался раствор Уоллеса. Ученые не успели. Следом – раствор Аналин.
– Я ВЫИГРАЛ, Я ВЫИГРАЛ, – закричал мистер Шоу.
«Лакки? – подумал ее дракон. – Это слишком опасно. Я выхожу».
– Еще рано, – сказала Лакки, слишком поздно поняв, что произнесла это вслух. Мистер Шоу вздрогнул и схватил ее в одну руку, а в другую – Альфреда. Затем посмотрел на миссис Холлинз.
– КНОПКА? ТЫ РАССКАЗАЛА ЕЙ ПРО КНОПКУ? ЭТО ПРЕДАТЕЛЬСТВО! – Он так сжал тельце Лакки в кулак, что она стала задыхаться.
Тогда разбилось окно, и в класс ворвались три дракона. Позднее Лакки вспоминала это по-разному. Во-первых, она помнила страх смерти. И страх потери. И страх за то, что дракон будет скорбеть. И мама тоже. Она вспоминала водоворот тел, металлический скрежет голоса мистера Шоу и как ее дракон стал размером с белого медведя, потом с буйвола и наконец с целого слона. Он заполнил всю комнату. И сломал ее. Она вспоминала цвета и мельтешения, и как отваливалась штукатурка, как кричали дети и резкие вопли солдата, стоявшего посреди класса.
– ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ МНЕ, – кричал мистер Шоу, и его металлический голос скрежетал, будто совсем проржавев. – ТЫ, ТАКОЙ КРАСИВЫЙ, ПРИНАДЛЕЖИШЬ МНЕ.
«Нет, – ответил дракон Лакки у нее в голове голосом таким сильным и полным чувств, будто он принимал весь мир слишком близко к сердцу. – Я принадлежу себе. А Лакки принадлежит Лакки. Мы вместе принадлежим». Потом дракон прокричал вслух:
– А ЕЩЕ ВЫ ОЧЕНЬ ГЛУПЫЙ УЧИТЕЛЬ И ВАС НИКТО НЕ ЛЮБИТ. – Первое, что он сказал вслух. Лакки была впечатлена.
Мистер Шоу в смятении разжал пальцы, и Лакки выпала, уцепившись за подол его халата. Кнопка еще оставалась при ней. Дракон закричал. Закричал и мистер Шоу. Директор промямлил, что это «крайне неправильно» и «власти определенно прибудут весьма скоро».
Лакки взобралась по халату. Кнопка стала совсем тяжелой: Лакки уменьшилась уже настолько, что мистер Шоу едва мог ее разглядеть. И она становилась все меньше с каждой секундой. А кнопка становилась все больше и тяжелее. Лакки уменьшалась, а дракон увеличивался. Наконец она нашла точку в основании черепа мистера Шоу. Подняла кнопку, нашла рычаг и надавила.
Оказывается, лекарства от того, что ученые называют Разрывом Души, не существует. Однако есть ряд средств, которые способны помочь пострадавшим детям. Миссис Холлинз договорилась встретиться с их родителями, опекунами, учителями и соцработниками, чтобы помочь им осмыслить эту новую реальность. Это оказалось непростой задачей, поскольку большинство людей почти никогда не замечали дома миссис Холлинз – даже несмотря на металлический навес, странные машины и необычных ученых, которые ходили туда-сюда в своих лабораторных халатах и резиновых сапогах. Когда они смотрели на дом миссис Холлинз, у них словно затуманивался взор. Даже у мамы Лакки, которая замечала его чаще других. Поэтому большинство встреч приходилось проводить у Лакки.
Симпозиумы шли согласно расписанию, по их итогам публиковались доклады. Мама Лакки тепло встречала других родителей и следила за тем, чтобы всем хватало закусок и салфеток, потому что на этих встречах нередко проливались слезы. Ученые, остававшиеся под металлическим навесом, который крепился к дому миссис Холлинз, писали цветастые буклеты, направленные на то, чтобы развеять страхи обеспокоенных родителей. Эти буклеты хоть и были информативны, но, к сожалению, упорно называли одраконенных детей «совершенно нормальными человеческими детьми, живущими на Земле, как и все мы», что не слишком внушало доверие. У родителей одраконенных детей появилась складка на лбу, и еще их буквально окутывала аура тревоги, которая ощущалась, едва им стоило войти в комнату.
Но мама Лакки не тревожилась.
Как только группа ученых по соседству совладала с проблемой размера и остановила стремительное уменьшение Лакки (после происшествия в школе Лакки была уже не больше песчинки – чудо, что ее вообще удалось найти), ее беспокойство относительно того, что все ее чувства окажутся выражены в форме чрезвычайно ласкового дракона, существенно снизилось. Дракон теперь был с небольшую лужицу и, судя по всему, ему предстояло остаться таким на всю жизнь. Лакки требовались новые брюки, поскольку она потеряла около пяти дюймов, а ее предполагаемый рост должен был оказаться меньше прежнего, но по большому счету и Лакки, и ее мама согласились в том, что уж лучше так, чем остаться размером с карандаш. Или песчинку. Так что их жизнь более-менее вернулась в норму.
И даже стала лучше.
Поскольку ее чувства заключались в драконе – существе, которое она любила больше всего на свете, – Лакки могла наблюдать за ними, как ученая. Благодаря этому ей стало гораздо легче обсуждать свои проблемы с мамой. А еще – понимать окружающих. У Лакки впервые появились друзья. Люди больше не сбивали ее с толку. И она больше не сбивала с толку людей. И когда мама смогла видеть чувства Лакки, ей стало легче говорить о своих. И так ее боль, скорбь и недоумение стали улетучиваться и больше не представляли особой опасности. Она опять стала смеяться. И читать почту. Мама Лакки разрисовала драконами всю комнату Лакки. А потом и все остальные комнаты в доме. А потом стала рисовать драконов и продавать картинки, и неплохо этим зарабатывала. А спустя годы Лакки с мамой согласились с тем, что появление дракона было лучшим, что с ними случилось.
Осень перешла в зиму, та растаяла в весну. Лакки подметила за собой, что стала ходить к миссис Холлинз все реже. Ей ведь нужно было налаживать дружбу со многими ребятами. И организовывать детские праздники с драконом. А еще они с мамой и драконом каждую неделю ходили на экскурсии в музей или в зоопарк. Со временем Лакки стала все меньше заглядывать в гости, меньше думать о соседнем доме и вообще помнить о миссис Холлинз. Наконец однажды, играя в салки с драконом и другими ребятами, которые жили в квартале, Лакки и ее дракон очутились на незнакомом для себя заднем дворе.
«Это что, совы? – подумал дракон. – Я люблю сов».
– Я тоже люблю, – сказала Лакки. Она наморщила лоб. – Я раньше ухаживала за совами. Помнишь?
«Нет, – подумал дракон. – Но я помню лимонное печенье».
– Вот, – сказала миссис Холлинз. В руках она держала тарелку.
