Дракон заговорил у Линеара в сознании: «Теперь я понимаю».
– Что? Что понимаешь? – услышал Линеар, как их голос отразился в шлеме и едва не вздрогнули от этого. Они не говорили так давно, что уже забыли, как звучит их речь.
«Эту землю. Этот странный мир. Скалы чувствуют твою боль».
Линеар моргнул. Небо над ними почернело от облаков, точно как на их родной планете. Нити молний прожгли яркие вены нарастающей бури. Они сглотнули, не понимая, что подразумевал бог.
– Боль? Я не чувствую боль. Я не…
«Я все вижу. Камни все видят».
– Я просто пытаюсь выжить. Я не… Я не то, что вы сказали. – Линеар вдруг осознал, что ход разговора его не на шутку встревожил. Они просто хотели провести эти десять лет без происшествий, отбыть наказание, не встретив каких-либо трудностей. Без проблем, без сюрпризов. Теперь они жалели, что вообще вышли к океану. Жалели, что пытались найти ответ. Они не знали, что делают. Да и никогда не знали – о чем они вообще думали?
«Ты боишься, – сказали Яре. – Ты страдаешь от одиночества».
Линеар пожали плечами. Яре были правы, и все же – кому какое дело? Какая тут польза от эмоций? Ведь здесь не было никого, кроме Линеара, жреца-покаянника, чуждой планеты и непостижимого бога, который, не будучи человеком, никогда не мог понять людских страданий. Кому тут нужны эти эмоции? Кому они принесут пользу? Лучше уж держать все внутри. Их лицо ничего не выражает.
«Выражает, – сказали Яре, будто услышав их мысли. – Все оно выражает. Поэту следовало бы знать».
Последняя фраза задела что-то, находившееся у Линеара глубоко внутри, и они отпрянули, словно получив физическую рану. Они были уязвлены, преданы богом, вторгшимся в такую личную, воспаленную область без спроса.
– Как вы смеете, – сказали они, не глядя на то, что Яре были богом и могли делать все что им вздумается. – Это не ваше дело. Не говорите со мной.
Яре ничего не сказали. Ничего не сделали. Драконье лицо, с его гривой и усами, было непроницаемо. У Линеара сдавило грудь, по конечностям разлился адреналин. Они, не раздумывая, отвернулись и пошли прочь от бога. Прочь от той бури, что поднялась в водах, которые они встревожили. Назад, в жилой купол, в свою гробовую тишину. Они сожалели, что это сделали. Они сожалели обо всем.
Когда они уходили, бог снова заговорил у них в сознании.
«Спасибо, Линеар. Спасибо, что показали мне».
Линеар их проигнорировали. Им хотелось заглушить голос дракона, но сделать этого они не могли.
«У меня были свои вопросы. Из-за тебя я вижу истину».
Линеар прибавили шагу. Не обращая внимания ни на что.
Линеар не были поэтом. Поэтом была Брайар – безудержная, раскованная Брайар со своими словами, страстью и хладнокровием. Она была и солнцем, и вихрем, взрывом дикой энергии, которую было нельзя и не нужно сдерживать. Она вошла в размеренную жизнь Линеара-госслужащего как гром среди ясного неба, и Линеара унесло в радости и буйстве. Брайар не боялась сказать что-то неправильно, и Линеар в ее присутствии теряли этот глубоко укоренившийся страх. Брайар писала стихи о пороках планетарного правительства. И эти стихи пользовались успехом. А когда успех стал чересчур велик, за Брайар явились люди в форме. И за Линеаром тоже.
Подстрекательство к мятежу каралось смертью через утопление. Однако судья был великодушен и предложил смягчить им приговор – назначить каждому по десять лет ссылки, если они покаются. Брайар отказалась. Она никогда не шла на компромиссы.
– Подумайте о своих семьях, – сказал судья. – Подумайте о родителях. – И Линеар, испугавшись водных глубин, отреклись от своих слов. Раскаялись. Они произнесли речь, которую транслировали повсюду, и осудили все, что говорили прежде, все свои нескладные стихи. Для этого им дали готовый текст, который содержал все, что требовалось сказать.
Порой, когда Линеар не могли спать по ночам, они просто лежали без движения на своей ссылочной койке и представляли, как воды смыкаются над их лицом. Представляли, как их легкие наполняются холодной жидкостью, стискивающей несчастные органы Линеара, пока те пытались вырваться на свободу. Представляли, как выглядело лицо Брайар под водой, как оно исказилось, а потом вдруг замерло. Им нравилось представлять, будто их возлюбленная погибла гордой и дерзкой, но одиночество и ощущение незнакомого окружения давило на их разум и тело, пока наружу не вырвались черные мысли, заполонившие затем все сознание.
Когда расстройство от второго разговора с Яре отступило и буря внутри Линеара сменилась мягко плещущимся приливом, они задумались над тем, чтобы вернуться к богу и потребовать ответов о том, что случилось тогда в воде, в самом конце. О чем думала Брайар? Ненавидела ли она Линеара за то, что они сделали, бросив ее умирать одну? И боялась ли она, когда ее сердце остановилось и сознание померкло навсегда?
Но они не стали взывать к богу, хотя теперь знали, как это сделать – с помощью сожжения, подношения. Может, бог и не знал ответов. А может – что еще страшнее – знал. И мог сказать Линеару правду. Вот и все.
Когда Линеар наконец призвали Яре, дракон заговорил с ними в третий и последний раз. Это произошло за неделю до годовщины их прибытия на планету. За неделю до дня, когда Линеару полагалось отправить ежегодный отчет, чтобы заверить своих надзирателей в том, что с проектом все хорошо. Однако хорошо было не все. Хотя Линеар заметили это не сразу, их разум был объят печалью, а тело пронизывала меланхолия. Они проводили свои дни в оцепенении, которое притупляло их чувства и не давало замечать протекавшие вокруг перемены. Ко времени, когда они вырвались из этого уныния, небо вернулось к своему ярко-фиолетовому оттенку, в который было окрашено в день первого прибытия сюда людей. Будто гобелен изменений, сплетенный Яре, вдруг взял и распустился.
Линеар выбрались из-под своего купола. Кристаллы тоже переменились. Если раньше они лишь слегка выдавались из земли, не выше обычной травы, то теперь достигали человеческого роста и возвышались будто лес светящихся шипов, среди которых Линеару пришлось пробираться, не веря собственным глазам. Кристаллы словно демонстрировали иммунную реакцию планеты, словно она отторгала захватчиков, которые пытались трансформировать планету изнутри. Неужели 9Xcil-5L восстала против них?
На побережье Линеар обнаружили, что океанские воды были спокойны, их лишь колыхала знакомая слабая рябь. Линеар наклонились над водой, окунули перчатку своего скафандра в прибой и позвали Яре.
Ничего не произошло. Разумеется, нет.
Линеар вернулись к куполу. Им требовался прах, а инородные кристаллы стали слишком велики, и их было не собрать. Линеар страшились самой мысли о том, чтобы вырвать это чудище из земли. Возможно, они пошли бы на такой шаг, будь Линеар сами гигантом, но кто знает, как кристаллы сумеют отомстить теперь?
Сжечь Линеар могли только одну вещь. Единственную, что у них имелась. Линеар достали свой журнал из шкафа и положили его на лабораторный стол. Он был не из настоящей бумаги, но и целлюлоза тоже могла гореть. В нем содержались все наблюдения Линеара, все мысли и чувства за целый год, вносимые сначала с усердием, потом вполсилы, когда как. Но Линеар вели его, невзирая ни на что, записывали туда всю свою жизнь.
