Только не по субботам. Питер С. Бигл
Питер С. Бигл родился в Бронксе, где и вырос в среде искусства и просвещения. Оба его родителя были учителями, трое дядей – художниками, а дедушка-иммигрант – уважаемым писателем и автором еврейских народных сказок. Ребенком Питер любил сидеть на лестничной клетке своего многоквартирного дома и выдумывать рассказы. Он – автор такой классики фэнтези, как «Последний единорог», «Тихий уголок» и «Песня трактирщика». Питер писал сценарии к мультфильмам «Властелин колец» и «Последний единорог», а также любимого фанатами эпизода «Сарек» сериала «Звездный путь: Следующее поколение». Его нон-фикшен «Вижу по прикиду» считается классикой американских путевых заметок. Обладатель Всемирной премии фэнтези за прижизненные достижения и премии Грандмастера имени Деймона Найта Американской ассоциации писателей-фантастов. Одаренный поэт, певец и автор текстов песен. В настоящее время живет в Окленде, Калифорния.
Она уже ехала на автобусе № 29, когда я выбрался на Милвия-стрит, в паре кварталов от средней школы Беркли, где преподаю. Мне реально сложно различать блондинок: их не так много в районе, где я вырос, но эту я узнал бы хоть в темноте, если бы увидел ее снова. И не потому, что от нее буквально захватывало дух, а потому, что создавало такое впечатление: ее глаза казались абсолютно черными, пока уличный фонарь не проявлял их океаническую синеву, а роскошные темные губы нежно изгибались в такой сильной печали, что на них было больно смотреть, но еще труднее – отвести взгляд. На вид ей – я плохо определяю возраст – было примерно под сорок или же сорок с небольшим. Она носила тяжелое твидовое пальто поверх свитера и слаксов, шею небрежно охватывал синий платок. Волосы были звериного цвета – пыльного, рыжевато-золотистого, как мех горного льва или тигра без полос. У людей такого цвета волос не бывает.
Я сел в следующем за ней ряду, в противоположной части автобуса. Какой бы красивой она ни была, изумило меня именно инвалидное кресло. Я в жизни не видел ничего хотя бы отдаленно похожего: еще бы хоть одна кнопка, еще бы одна ручка или рычаг, и это была бы приборная панель «Ламборгини»; еще бы один подсвеченный циферблат, и это стал бы капитанский мостик «Энтерпрайза»
[36]. Я украдкой поглядывал поверх книги, которую читал (мои ученики дразнят меня за то, что я читаю много мемуаров старых джазовых музыкантов и бейсболистов), и все гадал, какой рычаг за что отвечает, где у кресла располагаются батареи и можно ли эту штуку вывезти на шоссе. Какая у нее максимальная скорость? Какой у нее пробег? Хотя обычно я не ловлю себя на том, что рассуждаю о мощности инвалидных колясок.
Я задержался на совещании, которое, как всегда, слишком затянулось, и час пик давно прошел, автобус был заполнен меньше чем наполовину, и трафик на Шаттак-авеню поредел. Но велосипедистов в этот вечер было порядочно, они порхали, как бабочки, со всех сторон, не обращая ни малейшего внимания на других участников движения, не говоря уже о светофорах, из-за чего водителю приходилось сбавлять скорость или останавливаться с полдюжины раз между университетом и Дюрант-авеню. Когда мы только свернули на Дюрант, он резко выпустил поток брани на каком-то амхарском и изо всех сил ударил по тормозам, так что автобус остановился полностью, в тот же миг, и женщину на инвалидном кресле сбросило на пол. При этом она не издала ни звука.
Следует отдать людям должное – а я делаю это не всегда, ведь я учитель истории, – большинство пассажиров сгрудились вокруг нее почти мгновенно, стали спрашивать, не ушиблась ли она и как ей помочь. Пара из них быстро собрали две небольшие сумки с продуктами, которые упали с ее колен, и неловко, но бережно взяли их на руки. Водитель громко призвал всех расступиться, и я помню, как пожилая женщина едва не заглушала его молитвами святому Мартину де Порресу, что не имело никакого смысла – ведь он считается покровителем брадобреев – но так уж получилось. Мне стоит навести справки на этот счет.
Сама женщина вела себя спокойно, как никто. Повалившись набок, но уже пытаясь привести себя в сидячее положение, она только сказала:
– Я в порядке, не ушиблась. – Она говорила низким голосом с легким французским акцентом и еще более легкой смешинкой. – Простите, что всех задерживаю, но у меня ноги не ходят. – Что было очевидно по их виду: в них словно не было костей, и одна сгибалась в голени, расположившись поперек другой. – Если бы кто-нибудь смог их выпрямить… – Это сделал водитель, взявшись за ее лодыжки и осторожно приподняв ноги. – Спасибо… как глупо с моей стороны было не пристегнуться. Теперь, если бы кто-нибудь из сильных молодых людей смог взять меня под руки…
Я и не замечал, что был одним из всего лишь двух мужчин в автобусе; вторым был сидевший все это время сзади парень явно моложе меня и столь же явно находившийся под кайфом, который определенно не отпустит его до самой конечной. Все остальные были женщинами, причем меньше меня, что вообще редкость.
– Вам придется довольствоваться старым джентльменом с больной спиной, – сказал я, – но мне это по силам.
Встав позади нее, я положил руки, куда она указала, и потянул на себя. Конечно, стоило присесть и направить все усилие в ноги, вместо того чтобы рисковать спиной – уж я-то это знал, – но у меня не было ни особого выбора, ни достаточно места, чтобы как следует разместиться. Я сумел приподнять ее лишь чуть-чуть, не дотянув даже до края сиденья. Она не жаловалась, и надо мной никто не смеялся, да я и не должен был этого стыдиться, но я стыдился.
– Ладно, – сказал я. – Держитесь хорошенько, так. – Я наклонился сильнее, на этот раз сумев устроиться на корточках, подложил одну руку у нее под коленями, поддержав плечи другой, и не без помощи прилива адреналина, поднял ее и усадил в кресло. Несколько пассажиров зааплодировали, и я, кажется, залился румянцем, припомнив, когда в последний раз проделывал подобное с женщиной. Как говорится, добрая слава дороже богатства.
– Ну вот, – сказал я и защелкнул на ней ремень безопасности, а потом, понизив голос, добавил: – Готово, Мелюзина.
Она на мгновение замерла в кресле – и разве это не было ожидаемо? Я-то явно почувствовал у нее под брюками шероховатую чешую. Пассажиры стали рассаживаться по местам, и водитель уже завел двигатель, готовясь вернуться в поток машин. Мы с женщиной переглянулись.
– В субботу, значит? – спросил я. – Уже завтра.
– Я выхожу на Тридцать девятой, – сказала она. – Книжку свою не забудь.
Я чинно вернулся на свое место и до конца поездки – до конца Колледж-авеню, где автобус сворачивает вправо и выезжает на Бродвей, – глубоко погрузился в очерки Рекса Стюрта о своей джазовой жизни, поскольку он был одним из тех удивительных музыкантов, которые умели описывать старые времена хорошо и без сентиментов. Но я то и дело следил за ней, а когда она нажала на кнопку, чтобы автобус остановился на Тридцать девятой, я тоже поднялся с места. Водитель подошел и поднял плиту в полу, чтобы получилась рампа, и женщина мягко выкатилась из автобуса, а потом к ней на тротуар спустился и я. После этого автобус отъехал.
