и леди лирр (она стара, и шрамов – больше чем чешуй),
призыву внемлет, как всегда;
ведь в эту сторону она
и направлялась все равно
она грохочет под мостом,
искрит,
плюется,
а дитя готово к этому давно
(маршрут заучен наизусть,
как азбука иль дважды два)
и машет радостно рукой,
и шлет чудовищу привет,
расставив ноги широко и широко раскрывши рот;
белеют зубы, а потом
она кричит
о что за крик!
хотел бы я
вот так же громко закричать,
с такой же страстью, чтоб вместить
в него бессилье и протест.
и леди лирр
кричит в ответ
и я кричу, и так кричим
мы все втроем, и на троих
одна лишь детская мечта:
6
воспрянь, о змей!
проснись! проснись!
колеса прочь и рельсы прочь,
сбрось пассажиров и крюки,
и жизнь в служении отринь.
воспрянь, о змей! воспрянь, дракон!
Вурм Островов, свободной будь!
ты так сильна, пусть на ветру
твое захлопает крыло –
и прочь,
прочь в море устремись
7
Уважаемые члены городского совета,
Как новоприбывшему, мне, наверное, не место…
Недавно я начал расследовать возмутительную историю о…
Я здесь, чтобы ходатайствовать о немедленном освобождении Дракона 87 (Архипелажная линия)…
Пятьсот подписей жителей Боро и его окрестностей прилагаются…
С глубоким уважением…
Последняя охота. Альетт де Бодар
Альетт де Бодар (aliettedebodard.com) пишет фантастику. Она выиграла три премии «Небьюла», премию «Локус», четыре премии Британской ассоциации научной фантастики, а также неоднократно становилась финалистом премии «Хьюго». Альетт написала цикл «Доминион павших», действие которого происходит в Париже на рубеже веков, опустошенном магической войной, и который включает романы «Дом разбитых крыльев», «Дом связующих шипов» и «Дом разлучающего пламени». Также является автором сборника рассказов «О войнах, воспоминаниях и свете звезд». Живет в Париже.
Весь мир Шан Тао сводился к охоте – у нее сводило мышцы от бега, легкие горели от дыхания, а вдалеке было слышно, как кричат птицы хозяев.
Хозяева выпустили ее в сады, еще мокрую от жидкостей после генмод-блока. День назад, жизнь назад. Рядом с ней находились другие, выстроенные в ряд на полированной металлической поверхности садов. Она мельком увидела изнуренное, посеревшее лицо тетушки Ман и тетушки Кам Хвон – миниатюрной хрупкой женщины, которая всегда давала Шан Тао лишние пайки из своей заначки и которая задерживала взгляд чуть дольше, чем было необходимо, и мрачно улыбалась, от одного избранного к другому, одной оболочки-трэлла к другому. Вокруг хозяйские деревья – стволы как скелеты, ветви как лезвия, они едва отбрасывали тени на грубую землю.
Шан Тао хотела спросить о том, что случилось, пока она спала – сколько дней это продолжалось, где была ее дочь, – но властные голоса хозяев подавляли в ней слова и умаляли силу ее коленей до такой степени, что она могла лишь только кланяться.
Их лица мерцали, на них прорастали чешуя и зубы. На остриях рогов светились их имена – в напоминание для их слуг и питомцев, которые не умели различать хозяев, когда те, подобно водам, меняли свою форму.
Лянлей. Онджи.
«Избранная», – сказала тогда Лянлей, обернув кончик своего змеиного тела вокруг ног Шан Тао и оставив у нее на лодыжках огненный след. Она переместилась от Шан Тао, чтобы коснуться по очереди каждого из остальных избранных. Когда она отпустила ноги Шан Тао, та рухнула. «Докажи, что достойна уйти вместе с нами», – приказала Лянлей.
Улыбка Онджи была неровной, его клыки сверкали, будто покрытые маслом. «Беги, – сказал он. – Беги к двери».
Шан Тао побежала, прочь от входа и от хозяев. Сады устремлялись в гору, и если бы она подняла глаза, то увидела бы бесконечно удаляющиеся сферы, усеянные деревьями, на которых росли жидкие фрукты, что ее хозяева любили делить между собой и потягивать через стеклянные горлышки, пока решали, которых из своих оболочек-трэллов лучше генномодифицировать, которые не удались и которых следует отправить на переработку крови и органов. Оболочки – вот как называли их хозяева. Оболочки было легко сломать, легко собрать, легко выбросить.
Но только не ее.
Она была одна; остальные проиграли, давным-давно – молча переглянувшись и потащившись в три разные стороны. Надеясь на крохотный шанс, что если разделятся, это поможет пережить охоту.
Шан Тао споткнулась о ветку – и прикусила губу, чтобы не закричать, когда та проткнула тонкие подошвы ее обуви. Шум охоты становился все ближе: волосы наполняло хлопанье крыльев, а смех хозяев сливался с нескончаемыми приливами боли у нее в животе и легких. Пережить охоту и остаться с хозяевами – либо умереть. Иного выбора не было.
Раздался громкий звук – сперва похожий на колокольный звон в пагоде оболочек-трэллов, потом он усилился, пока не начало казаться, будто он исходит откуда-то изнутри, будто гулкое, учащенное сердцебиение. Шан Тао припала на колени, ее руки стали отчаянно царапать кожу, пытаясь вырвать этот звук из своего тела – «предки мои, прошу вас, позаботьтесь обо мне, прошу, защитите…»
Звук появился вновь. Ворота. Шан Тао не видела их из садов – она даже не была уверена, что они были во дворце, – но это значило, что уже закрывались последние из них. Что хозяева покидают этот мир навсегда; и что не смогут взять трэллов с собой, что им предстоит одичать и изорвать друг друга на части.
Ху…
На миг перед ее мысленным взором возник образ дочери – десятилетней, прижимающей к груди любимую кисточку для письма, лицо исказилось в упрямом нежелании уступать, из-за которого, как боялась Шан Тао, когда-нибудь ее могли убить.
Мамочка…
Нет, она не будет думать о дочери, и она не сдастся.
