Эдвард поднимает кисть и растопыривает пальцы, чтобы Корнелиус сумел через стол рассмотреть небольшой синячок вокруг раны.
– Я его сразу заметил, – говорит друг и вытирает каплю соуса с подбородка. – Ты бы позвал лекаря. Питающиеся падалью птицы являются разносчиками всяческих болезней.
– Это же смехотворно! Рана почти не болит.
– Ничего смехотворного я тут не вижу. Но, – добавляет Корнелиус, бросая смятую салфетку на пустую тарелку, – я смотрю, ты начинаешь обороняться. Смехотворно, говоришь? Ладно, если хочешь серьезной дискуссии, – тут Корнелиус бросает на Эдварда оценивающий взгляд, – то что ты будешь делать, если выяснится, что ваза подлинная?
– Вот! – говорит Эдвард. – Мы подошли к самому главному. Именно это я и хотел с тобой обсудить, пока ты не оседлал своего любимого конька.
Одна бровь Корнелиуса взметнулась вверх.
– Да что ты?
– Я был бы тебе очень признателен, если бы ты устроил мне встречу с Гофом.
– Зачем?
Эдвард мнется. Ему следует быть очень осторожным. Одного лишь упоминания о черном рынке в кругу знатоков древностей достаточно, чтобы заставить самого невозмутимого из них взбелениться. К столь серьезному делу нельзя относиться слишком легкомысленно.
Он делает глубокий вдох.
– Я бы хотел обратиться к нему за советом. Узнать, правда ли, что Иезекия Блейк, возможно, обделывает свои делишки, торгуя вне закона.
Эдвард опасается, что так оно и есть, и сидящий напротив него Корнелиус с надменным видом откидывается на спинку стула.
– Видишь ли, – продолжает Эдвард, глядя в суровое лицо друга, – если бы я больше понимал в этой сфере, если бы я знал, как карается такое преступление, какое обвинение предъявляется разным соучастникам, тогда… – он вздыхает и кладет свою салфетку рядом с тарелкой. – Подобная торговля – настоящее злодейство. Но одно дело – продажа подделок с непризнанием такового факта, а тут? Мне представляется невероятным, что Блейк способен пойти на столь большой риск. Ваза и другие изделия вполне могут быть подлинными вещами, приобретенными законным путем, и в таком случае нет повода для беспокойства. Я смогу написать свой труд с чистой совестью. Но если это контрабандный товар, тогда я бы хотел знать, что мне делать… не навлекая беду на мисс Блейк.
– Эдвард! – голос Корнелиуса тверд и размерен. – Но какое тебе дело до того, если все в этой семейке – мошенники? Возьми у нее то, что тебе нужно, и беги!
Эдварду приходится собрать всю свою волю в кулак, чтобы не наброситься на него.
– Это неблагородно, и ты это знаешь!
Корнелиус поджимает губы.
– Даже если эта ваза – дешевая подделка, было бы правильно помочь ей. Она сидит в этой лавке, как в западне. Ее рисунки, Корнелиус… О, тебе надо на них взглянуть! Они потрясающие. Какая точность прорисовки деталей! Ее бы ты не назвал любительницей.
– Я никогда не называл тебя любителем, – тихо отвечает Корнелиус.
– Но тем не менее мои рисунки именно такие. Любительские.
Корнелиус отворачивается.
– К чему ты клонишь?
– Я мог бы предложить ей стать моим ассистентом. Ты же знаешь, мои собственные наброски ужасны – какой бы труд я ни написал, его обесценят мои рисунки, включенные в текст. А вот мисс Блейк… она могла бы мне помочь, когда я найду тему для нового исследования.
Эдвард чувствует, как кровь пульсирует в его запястье, ему хочется схватить за шиворот друга и вытряхнуть из него неистребимое упрямство. Он всегда был благодарен Корнелиусу за поддержку, но временами, думает Эдвард, стремление друга защитить его становится сродни безотчетному страху, что Эдвард разобьется вдребезги, если дать ему полную свободу действий.
Корнелиус бурчит ругательство себе под нос.
– Ты настроен решительно, не так ли? – говорит он, глядя на Эдварда в упор.
– Да.
Эдвард вздыхает и проводит пальцами по подбородку. А когда Корнелиус вымучивает улыбку, с облегчением приваливается к спинке стула.
– Когда ты к ней идешь?
– Мы договорились встретиться у магазина в полночь. Нам предстоит часа два работы. Это время там можно провести безопасно.
– Завтра ты будешь как выжатый лимон, – сетует Корнелиус, и в его голосе вновь звучат теплые интонации.
– Возможно, – соглашается Эдвард, – но игра стоит свеч.
– Уверен?
– Нет. Но я надеюсь, что все будет хорошо. Все, что ни делается, имеет свой смысл.
Корнелиус вскидывает одну бровь.
– Ты, друг мой, всегда так говоришь.
Позднее, когда старые напольные часы в холле тихонько призывают ночь, Корнелиус помогает Эдварду надеть пальто. Когда пальцы Корнелиуса застывают на воротнике, Эдвард бросает на друга вопросительный взгляд.
– Извини, – бормочет Корнелиус. – Просто смахнул пушинку. – Он опускает руки и некоторое время стоит, раскачиваясь с пяток на носки. – Ты ведь не позволишь мне тебя сопровождать?
Эдвард качает головой.
– Я не спрашивал, можно ли привести кого-то с собой. К тому же, думаю, это довольно рискованно. Опасно, даже когда один человек тайком проникает в подвал. А если двое или теперь уже трое…
– Да, да.
– Мне спросить у нее про следующий раз?
Корнелиус проходит мимо Эдварда к двери, сандаловый аромат его одеколона щекочет ноздри.
– Нет, – отвечает Корнелиус. Он опять держится отстраненно. – Не стоит беспокоиться.
Эдвард выходит из дома. В сумерках морозный воздух как будто хрустит, пощипывает кожу, на лиловом небе – ни облачка. Эдвард засовывает руки глубоко в карманы и с силой выдыхает, наблюдая за белым облачком, вырвавшимся изо рта. Потом он оборачивается к Корнелиусу.
– Так ты поговоришь с Гофом?
– Поговорю. Но я бы предпочел, чтобы ты сначала выяснил, подлинные это вещи или подделки. Нет смысла лишний раз злить Гофа.
– Хорошо. Тогда доброй ночи!
Корнелиус смотрит на него и ничего не говорит. Лишь когда Эдвард спускается вниз по ступенькам, он его окликает.
– Да? – отзывается Эдвард.
– Будь осторожен.
Затем тяжелая дубовая дверь затворяется, и легкий ветерок овевает щеку Эдварда льдистым дыханием.
Глава 18
Дора беспокоилась, что он опоздает. Но, когда она отпирает дверь, мистер Лоуренс уже стоит у входа в магазин. Он переступает порог, шумно дует на озябшие руки, и она опасливо подносит палец к губам. Мистер Лоуренс кивает, пряча подбородок в складках шарфа, и Дора осторожно затворяет за ним дверь, одной рукой обхватив колокольчик, чтобы заглушить звон.
