– Пожалуй, да, – отвечает Дора. Эдвард смотрит на нее. Ее карие глаза темнеют, наполняясь слезами от бремени воспоминаний. – Я, безусловно, понимаю, каково это – чувствовать себя в силках внешних обстоятельств.
– Да.
– Лимонад!
Вернулся Горацио с двумя стаканами на серебряном подносе.
– Из сицилийских лимонов!
И он снова удалился, стуча по полу своими вычурными туфлями.
Дора подносит стакан ко рту, делает глоток. Ее лицо искажает гримаска – какая кислятина! – но напиток холодный и освежающий, и она благодарна за это нежданное угощение. Оно напоминает ей о голубых небесах, о летнем зное, и на какой-то щемящий момент перед ее мысленным взором возникает образ маменьки. Палатка. Разговор на повышенных тонах. Воспоминание, которое она не может толком воспроизвести…
– Осторожно!
Дора поднимает глаза и обнаруживает, что пифос навис над ними, а мистер Кумб и его люди кряхтят, сгибаясь под его тяжестью. Теперь, когда с пифоса сдернуты простыни, она видит резные сценки и снова печалится, что не успела скопировать последнее изображение. Затем пифос проплывает мимо, и Дора наблюдает за процессией, идущей по бальному залу, слышит скрип и шарканье обуви по отполированному дереву. Чтобы отвлечься от своих мыслей, она опять обращается к Эдварду:
– А почему вы уехали?
Он отрывает задумчивый взгляд от стакана с лимонадом.
– Простите, что?
– Почему вы уехали? – повторяет она свой вопрос.
– Из Стаффордшира?
– Да. Почему вы перебрались в Лондон?
Эдвард задумывается, он молчит целую минуту, и Дора уже жалеет о своей назойливости.
– Эдвард, простите меня. Я не хотела…
– Нет-нет, все хорошо. – Он крепче сжимает стакан в пальцах. – Моя мать умерла при моих родах. А летом, когда мне сравнялось двенадцать, скончался мой отец, и было решено не оставлять меня в Сэндбурне конюхом, а отослать в Лондон обучиться ремеслу, какое смогло бы обеспечить мне приличную жизнь. Переплетному делу. Старый мистер Эшмол взял на себя все расходы. Это подарок, сказал он, в знак признательности за добрую службу моего отца.
– И вам нравилось учиться этому ремеслу?
Вопрос достаточно невинный, но Дора понимает – в тот самый момент, когда эти слова срываются с ее языка, – что затронула больную тему: Эдвард бледнеет, стакан в его руке дрожит, лимонад грозит выплеснуться на пол. Но потом он встряхивает головой, поворачивается к ней и спрашивает:
– Что там сказано в письме?
– В каком…
Она смотрит на письмо, зажатое в руке. Она совершенно забыла о нем.
Небольшая квадратная записка в конвертике, изящно запечатанном темно-красным кружком воска. Дора ставит стакан на пол и ломает восковую печать.
Мисс Блейк,
Не могу выразить Вам, с каким удовольствием я обнаружила, что Ваше ювелирное изделие безупречно дополняет мой наряд для завтрашнего празднества. Я выражаю Вам свою безмерную благодарность и вкладываю в это письмо два приглашения на мое суаре, для Вас и еще одного гостя. Мне не нравится Ваш дядя, посему вынуждена просить Вас не приводить его с собой в качестве Вашего спутника!
Теперь, моя дорогая, Вы убедились в том, что я – женщина, которая не любит быть разочарованной. Я ожидаю Вашего прихода. И ради моего же спокойствия предлагаю Вам воспользоваться данной возможностью как поводом для того, чтобы Вы, как и мистер Блейк, убедились в полной целости и сохранности моего приобретения в течение всего вечера.
С уважением, леди Изабел Латимер
– О боже!
– Что такое?
Ни слова не говоря, Дора протягивает письмо Эдварду, и в этот самый момент мистер Кумб и его люди выходят из бального зала, унося с собой шкивы и свернутые веревки. Дора отворачивается от них и смотрит в центр зала. Пифос – высокий, величественный – стоит ровно посередине постамента. По спине Доры пробегает холодок. Каким же одиноким он выглядит на открытом пространстве…
– А, мисс Блейк!
От лестницы к ним спешит леди Латимер в пышном одеянии из тафты цвета фуксии, в высоком парике, испещренном крошечными шелковыми розочками. Дора и Эдвард вскакивают на ноги.
– Я вижу, вы получили мою записку!
– Получила, мадам, – взволнованно говорит Дора, – и я вам премного благодарна. Но я не смогу принять приглашение.
– Чепуха! – леди Латимер взмахивает рукой перед своим нарумяненным лицом. – Я сама решаю, кому посещать мои светские приемы.
– Но мне нечего надеть.
– У вас же, разумеется, есть что-нибудь простое и удобное, – укоризненно замечает старая дама, и Дора краснеет от стыда, поскольку у нее, конечно же, есть несколько простых и удобных платьев, но всем им не менее пяти лет.
– Да, есть, но они не подходят для суаре.
– Ясно…
Сразу понятно, что леди Латимер об этом даже не подумала, не учла, что глубокая пропасть, разделяющая сословия, к которым они принадлежат, является также и препятствием для приобретения модной одежды, но тут вперед выходит Эдвард и делает неуклюжий поклон.
– Если не возражаете, миледи, я позабочусь о том, чтобы мисс Блейк надела что-то соответствующее событию.
Леди Латимер рассматривает Эдварда пристальным оценивающим взглядом, после чего вновь взирает на Дору.
– Ваш кавалер, я полагаю?
Эдвард моргает и, запинаясь, начинает:
– О нет, мадам… Ну, то есть я…
Лели Латимер перебивает его коротким смешком.
– Приводите его с собой, мисс Блейк! Он, я вижу, робкий. Мне нравятся такие мужчины. – И она смотрит на Горацио, который секунду назад вырос около ее плеча. – Они не бывают жуликами, моя дорогая! Робкие – они податливые, легко мирятся с нашими капризами. В делах сердечных мы, женщины, должны всегда иметь преимущество, вы так не думаете?
Дора теряется, не зная, что ответить, но потом догадывается, что отвечать ничего и не нужно. Леди Латимер тем временем увидела пифос. Она восхищенно хлопает в ладоши и с почти детским восторгом шагает к нему.
– Великолепно! Да-да, он само совершенство, он потрясающий. Горацио, ты же проводишь наших гостей на улицу?
Последняя фраза брошена ее светлостью через плечо, и Горацио, не теряя ни минуты, ведет их к выходу. Мистер Кумб, мистер Тибб и двое помощников уже сидят в повозке, дожидаясь их. Когда Дора и Эдвард подходят к повозке, мистер Кумб протягивает Доре руку, чтобы помочь ей залезть на козлы. Она оправляет юбки. И Эдвард усаживается рядом с ней на сиденье.
– Надеюсь, – смущенно бормочет Эдвард, – вы не считаете меня чересчур самонадеянным.
– Нет, – отвечает Дора, тоже изрядно смущенная, – хотя, должна признаться, я несколько удивлена. Вы же не всерьез об этом говорили?
