– Я находилась на раскопе в тот день, когда это случилось, – слышит Дора свой голос. – Была жара. Палящая жара. Тот иссушающий зной, который, кажется, заполняет твои легкие, и становится трудно дышать. Вокруг никого. Рабочие спали. И помню, я пошла к колодцу за водой для родителей. Помню, как по ступенькам спустилась в углубление перед источником, и вдруг земля вокруг меня затряслась и начала обрушиваться. Но я знала, что мои родители находятся еще глубже под землей, и попыталась до них добраться, я звала их…
Она говорит торопливо, ее начинает трясти, пелена застилает глаза, и вдруг мистер Эшмол – мистер Эшмол, кто бы мог подумать! – протягивает ей руку, и Дора изо всех сил вцепляется в нее.
– Помню, я оказалась в земляной ловушке. Я не могла кричать, не могла дышать. Потом я очнулась на носилках в палатке. Сэр Уильям вытащил меня оттуда…
Очнувшись, Дора понимает, что ловит губами воздух, а леди Гамильтон наливает ей стакан воды. Она жадно, не отрываясь, пьет, и проходит несколько минут, прежде чем она берет себя в руки.
– Я так тебе сочувствую, Дора.
Это говорит сэр Уильям. Дора обводит взглядом сидящих за столом и со смущением отпускает руку мистера Эшмола. Побледневшая кожа на его пальцах снова розовеет, когда кровь приливает к руке.
– Прошу прощения, сэр, – бормочет мистер Эшмол, разминая затекшие пальцы, – но вы сказали, что ваш рассказ состоит из двух частей.
Эдвард привстает со стула.
– Корнелиус, я не думаю, что…
– Нет-нет, – возражает Дора, собравшись с силами. – Мистер Эшмол прав. Что вы имели в виду, сэр Уильям, говоря об этом?
Тот печально вздыхает.
– Я бы не хотел причинять тебе еще больше страданий.
– Рассказывайте!
Он снова вздыхает, проводит ладонью по лицу и отпивает еще вина из бокала.
– Как тебе известно, твои родители оказались не слишком глубоко под землей. Видимо, они попытались спастись после обрушения почвы. Их тела быстро нашли под завалом. А тебя сразу же отправили в Лондон под присмотром дяди. Все сочли происшествие трагической случайностью, такие далеко не редкость при археологических раскопках. – Между бровей сэра Уильяма пролегла глубокая морщина. – Но кое-что меня тогда насторожило. И я сам обследовал раскоп. Ты говоришь, Дора, что не знаешь, каким образом мы все оказались в Южной Греции. Теперь могу сказать, что версия Хелен меня заинтриговала. Я вложил средства в эти раскопки и изъявил желание тоже участвовать в поисках пифоса.
Твои родители с восторгом отнеслись к моей идее. Я курировал многие раскопки и всегда принимал в них деятельное участие, все прекрасно знали, что я не какой-то там праздный аристократ. И нам удалось добиться успеха, Дора, мы нашли пифос. Он до мельчайших деталей соответствовал пифосу, описанному в исторических и географических источниках. И помимо всего прочего его подлинность убедительно подтверждал тот факт, что он был украшен изображениями сценок из мифа о Пандоре. У нас не было причин сомневаться в том, что это именно тот пифос, который мы искали. Мы были вне себя от радости. Можешь себе представить, какую историческую ценность он представлял? Мы начали готовить документы для его официального вывоза. Но… Дора, я убежден, что тот раскоп был очень надежно укреплен. Да, возможно, нам не помешало бы дополнительно укрепить почву, но не было ровным счетом ничего, что указывало бы на опасность для участников раскопок, поэтому, когда произошел обвал, я сразу стал подозревать чей-то злой умысел. Никаких доказательств, конечно, у меня не было. И все произошло так внезапно, что… – Сэр Уильям замолкает и откашливается. – Все, что я мог сделать, это сохранить место раскопок таким, каким оно было в тот момент. Как я уже сказал, я купил весь участок земли и нанял надсмотрщика. А потом, в прошлом году, мне сообщили о наводнении. Землю, завалившую раскоп, размыло так сильно, что у нас появилась надежда вновь отправить туда экспедицию. И я возобновил раскопки.
Пока сэр Уильям говорил все это, Дора ощущала, как сжимается ее сердце. Она догадалась, к чему он клонит.
– Мой дядя… – начинает она.
Его лицо мрачнеет.
– После обвала почвы на месте раскопок мы нигде не могли найти Иезекию Блейка. Он появился значительно позже, с кровавым шрамом через все лицо. Иезекия уверял, что тоже оказался под землей и выбрался из-под завала другим путем. Но дело в том, что существовал лишь единственный путь, по которому можно было спуститься в раскоп и выбраться из него. И еще, Дора… – взгляд сэра Уильяма суровеет. – Я ведь все время был там. Откапывая тебя.
У нее нет ни малейшего желания медлить – ровным счетом никакого!
Дора оставляет Эдварда и мистера Эшмола в карете и, не дожидаясь их, распахивает входную дверь в магазин.
Как только она переступает порог, в ноздри ударяет едкий гнойный смрад и еще какой-то запах – вроде бы аммиачный. Она останавливается, замечает перевернутую полку, осколки фарфора, валяющиеся на полу, словно мусор, выброшенный на берег Темзы.
– Дядя! Дядя!
Доре хочется плакать – она чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, – но ее гнев сильнее горя. Как он мог такое сотворить? Если он виновен в смерти ее родителей и посягательстве на ее жизнь, то он поступил так только из-за пифоса. Но каким образом пифос оказался здесь, в Лондоне, после стольких-то лет? И почему? С криками она бежит по торговому залу и спотыкается о полку. Фарфоровые осколки гремят по разбитым половицам. Она слышит треск рвущегося материала.
– Дора!
Это голос Эдварда, но она не обращает на него внимания. Она добегает до подвальных дверей, дергает за ручки – двери не поддаются. Дора присматривается и видит, что замок заперт и цепь, сколько она ее ни трясла, лишь тяжело покачивается в петлях.
Тогда на чердак.
Она разворачивается и поспешно бежит через весь торговый зал.
– Дора! – снова зовет Эдвард, протягивая к ней руку, но она, не замечая этого, протискивается мимо него и мистера Эшмола, который, застыв столбом у прилавка, наблюдает за ней с плохо скрываемой жалостью. Она вбегает в дверь, отделяющую магазин от жилой половины – дверной колокольчик резко звенит ей вслед, – несется вверх по узкой лестнице, безжалостно заставляя ступеньки скрипеть под ее башмачками.
Она дубасит в дверь спальни Иезекии, но ответа нет. В сердцах Дора толкает ее, но в пустой комнате темным-темно.
– Мисси…
Дора резко оборачивается. В дверях ее бывшей спальни стоит Лотти. Служанка заламывает руки, и ее здоровый глаз кажется покрасневшим и опухшим, как будто она только что плакала.
– Где он?
Ее голос окреп – даже она сама слышит в нем угрозу, – и Лотти таращится на Дору, боясь произнести хоть звук.
– Где он?!
