– Но ваше положение в обществе…
– Да, это сыграло бы свою роль, но нужно было преодолеть слишком много сложностей. Проще было позволить им уехать.
Эдвард, волнуясь, выдыхает.
– А вас не беспокоило, что Иезекия мог ей навредить?
– Конечно, я этого опасался. Я даже нанял человека, который регулярно докладывал мне о ее жизни, особенно в первый год. Но когда стало ясно, что в Лондоне Доре ничего не угрожает, что она по-прежнему живет с ним… – Гамильтон пожимает плечами. – Прошло двенадцать лет. Я даже начал сомневаться в своих подозрениях относительно того, что он планировал убить Дору, и стал считать простым совпадением то, что ее засыпало землей во время обвала. Она же, что ни говори, сама спустилась по лесенке в котлован. Как Иезекия мог об этом знать заранее? Но его поведение в последнее время говорит об обратном, вы так не считаете? Братья Кумбы. Дорина птица… – сэр Уильям с сомнением качает головой. – Нет, мистер Лоуренс, теперь я убежден, что Иезекия все эти годы оставлял ее в живых не просто так. У него была для этого причина.
Глава 40
Мистер Эшмол, к немалому удивлению Доры и вопреки ее мнению о нем, позволил ей превратить небольшую гостиную в передней части особняка в свою студию. Из другой комнаты сюда было перенесено маленькое бюро, и теперь ее заготовки для ювелирных украшений аккуратно разложены в ящиках, а проволока, ленты и кружева рассортированы по полочкам, и еще остается место, чтобы свободно разложить раскрытый альбом для рисования. Дора проводит ладонями по поверхностям из палисандра, отполированным до блеска и натертым душистым пчелиным воском. За столь великолепным столом ей еще не приходилось работать. А стул (обитый знакомым ей узорчатым шелком) удивительно удобный, на нем так приятно сидеть и придумывать эскизы украшений. Никакого сравнения с ее жалким столиком и тем высоченным табуретом на чердаке. Никакого сравнения с прилавком в магазине. Ее новое рабочее место удобством превосходит оба.
И все же.
Она сидит перед пустым листом бумаги. Вдохновение, посетившее ее в тот день, когда мисс Понсенби и прочие заказчицы набежали в «Эмпориум Блейка», бесследно улетучилось, и его сменило некое отупение, тревожная пустота в душе.
Она поправляет очки на носу.
Впервые в жизни вдохновение ей изменило. Все творческие души неизменно время от времени истощаются. А единственное существо, способное дать ей утешение, сейчас погребено под розовым кустом в саду мистера Эшмола, и некому ее порадовать, некому избавить от творческой засухи.
Дора рассеянно листает страницы альбома, рассматривает свои прежние работы. Самые последние она сделала для мистера Клементса – ей надо вернуться к нему хотя бы для того, чтобы отдать ему эскизы и получить причитающиеся ей деньги, – но есть еще и другие эскизы, придуманные раньше: колье из канители со стеклышками вместо драгоценных камней (починенное и висящее сейчас у нее на шее), три пары серег, браслет из томпака с гранатами, две броши в стиле воксхоллского стекла, шейная лента с фальшивыми агатами.
Она открывает последние страницы альбома. С рисунками пифоса.
Вот общий абрис, вот эскизы резных сценок. А вот и сами сценки. Дора внимательно их разглядывает, и в глубине души ощущает гордость: как же точно она прорисовала все детали. Всего сценок на пифосе было четыре, но она успела скопировать только три. Она вспоминает слова Лотти о том, что Иезекия собирается вскоре увезти пифос и тогда у нее больше не будет возможности закончить рисунки.
Но, думает она, так ли уж это плохо? Она получила от пифоса все, что ей требовалось. Ей больше не нужны эти наброски – только Эдварду они могут сослужить какую-то пользу. Дора закрывает глаза. Она все еще сердится на Эдварда за обман, но ее гнев угасает, точно на обожженную кожу наложили холодную влажную повязку.
Вы глубоко ошибаетесь в своих подозрениях.
А в чем состоят ее подозрения? Что он использовал сведения о контрабандной торговле Иезекии для исследования, которое могло бы помочь ему сделать карьеру? Но ведь это правда. А что еще? Что еще он намеревается сделать? Сдать ее дядюшку властям, а вместе с ним и саму Дору?
Это предположение просто не укладывается у нее в голове. Это противоречит всему тому, что ей уже известно о нем как о человеке. Друге. Не будь Эдварда, она бы не находилась сейчас в Клевендейле, на безопасном расстоянии от Иезекии. Если бы он желал ей зла, он бы уже его причинил. Дора со вздохом закрывает альбом. Нет, она должна закончить рисунки ради Эдварда. В конце концов, она ему обещала. Кроме того, есть и еще одна причина.
Дора устало снимает очки и, сунув одну дужку в рот, покусывает ее.
Почему же, думает она, Иезекия так долго не продавал пифос? Чем он, скажите на милость, все это время занимался в подвале? И зачем обыскивал ее комнату на чердаке? Зачем убил Гермеса? Она не понимает. Это кажется ей бессмысленным. А чтобы разобраться, ей надо вернуться в магазин – и поскорее.
Когда дверь открывается, Дора подскакивает от неожиданности и вопросительно смотрит на вошедшего. Вошедшую. На пороге стоит миссис Хау, которая явно без особого энтузиазма отнеслась к новости, что Дора в обозримом будущем останется гостьей особняка. Брови миссис Хау вздернуты так высоко, что Дора опасается, как бы они не исчезли в волосах.
– Вас хочет видеть леди Латимер, мисс.
– О! – Дора встает. – Прошу вас, – добавляет она смущенно, потому как не привыкла давать указания слугам, – пригласите ее сюда.
Пожилая дама входит, тряся перьями сиреневого и розового цветов и расточая лавандовый аромат. Позади нее маячит лакей Горацио.
– Мисс Блейк! – восклицает дама, на чьей голове опасно колыхается белый парик. – Почему мне пришлось тащиться чуть ли не через весь город?
– Простите, мадам?
Леди Латимер бросает на нее раздраженный взгляд.
– Я приехала в ваш магазин, а там какая-то неотесанная служанка заявила, что вы просили всех, кто интересуется вашими изделиями, направлять в этот дом. Полагаю, раз я вас нашла, значит, приехала по верному адресу. – Дора кивает, и лицо старой дамы светлеет. – Но это крайне неудобно. Вы хоть представляете себе, мисс, какое плотное движение на улицах в такое время дня?
– Боюсь, нет, мадам.
– Разумеется, нет. – Леди Латимер бегло оглядывает комнату, находит глазами второй стул, обитый узорчатым шелком, и стремительно идет к нему. Горацио тотчас следует за ней. Когда старая дама доходит до стула, лакей изгибается и ловко приподнимает ее пышные юбки.
– Опустить! – дает ему указание леди Латимер, и, когда она усаживается на стул, Горацио выпускает из рук юбки. Розовый шелк шуршит, опадая к ее ногам.
Доре приходится прикрыть рукой невольную улыбку, но вдруг ее охватывает чувство благодарности. Сейчас она впервые за два последних дня улыбнулась.
– Ну что ж, – озираясь, говорит леди Латимер. – Очаровательная комната, должна заметить. – Ее взгляд устремляется на шкаф рядом с бюро, за которым сидит Дора. – Какие милые глобусы, – замечает дама, кивая на выстроившиеся шеренгой шары на подставках. Потом ее внимание вновь возвращается к Доре. – А теперь расскажите мне, мисс, почему вы здесь.
