– Что?
Он собирается с мыслями.
– Этот пифос настолько древний, что даже ученые Гофа не смогли его датировать. На нем изображена история сотворения Пандоры. Все, что произошло тогда, что происходит сейчас… – И Эдвард начинает загибать пальцы, перечисляя события: – Крушение «Колосса», болезнь вашего дядюшки, смерть братьев Кумб. И почему вдруг на море необъяснимо разыгрался шторм. Даже Бонапарт! Распри в Европе, тяготы экономики, блокада наших торговых путей. Мы находимся на грани вторжения, как заметил сэр Уильям. Вам не приходит в голову, что все эти напасти происходят не просто так, не беспричинно? Что если этот пифос и есть тот самый ящик Пандоры?
Корнелиус взирает на своего друга так, будто тот сошел с ума.
– О, Эдвард, нет! Ты что, утратил рассудок? Ящик Пандоры – это же легенда. Легенда! Всего лишь предание, обычная история, выдуманная для развлечения.
– Но ведь даже самые фантастические измышления произрастают из реальной жизни.
Корнелиус поднимается на ноги и мотает головой. А Эдвард обращается к Доре умоляющим голосом:
– Это же вы все затеяли, да?
Дора ошарашенно смотрит на него.
– Это безумие! Этого не может быть, просто не может быть. Хотя…
Корнелиус скрещивает руки на груди и с плохо скрываемым унынием взирает на нее.
– И вы туда же! Честно говоря, я полагал найти в вас больше благоразумия.
Но Дора кусает губу.
– Если моя мать чему меня и научила, так это всегда искать фактические и исторические основы в любом мифе. Смешно даже думать, будто этот пифос был создан каким-то богом. Кроме того, – добавляет она и указывает на опоясывающие пифос резные сценки, – какой мифический артефакт будет рассказывать историю своего создания? Это безумие! – восклицает Дора, и в ее голосе звучит дрожь. – Существует много способов дать этому объяснение. Логическое объяснение. Но вот у Эдварда есть свои аргументы на сей счет, – Дора снова указывает на пифос. И Эдвард мысленно благодарит ее за то, что она не отвергла его идею полностью. – Почему он не разбился, каким образом после многих тысячелетий сохранился без единого изъяна, отчего его так боялся Гермес? Животные понимают, они всегда все понимают. Какая сила заключена в этом сосуде?
Корнелиус шутливо поднимает руки вверх в знак капитуляции.
– Помилуйте! Я разочарован в вас обоих. Не думал, что услышу столь смехотворные, столь глупые рассуждения… – Он осекается, когда дверь отворяется и на пороге возникает Лотти с подносом. Корнелиус понижает голос, и по очереди бросает серьезный взгляд на Эдварда и Дору. – Позже у нас будет полно времени на эти споры. Последнее, о чем я хотел бы дискутировать, так это о нелепых теориях. Уверен, я сумею потратить свое время на нечто более полезное.
Глава 43
Все четыре дня, что прошли с момента их последнего посещения магазина древностей, Дора целиком посвятила себя завершению рисунков пифоса. Все дни напролет лил дождь, да такой сильный, что водосточные желоба на крыше протекли, и миссис Хау пришлось пригласить рабочего их залатать, и теперь Дора, сидя у окна своей новой спальни с изумительным видом на сад, смотрит, как потоки воды струятся по оконному стеклу.
Она в неглиже, и поэтому не спустилась к себе в студию поработать. За дверью на полу стоит поднос с обедом, который сменил утренний поднос с завтраком и вчерашний поднос с ужином – все они были возвращены нетронутыми на кухню.
Сегодня мистер Эшмол уже раза три стучался в ее дверь, и все три раза Дора ему не ответила.
Она еще не настроена вести откровенный разговор. И не уверена, что в ближайшее время сможет.
Дора разминает пальцы и крепче сжимает карандаш. Ее первоначальные наброски резных сценок требуют дальнейшей прорисовки мелких деталей, весь пифос целиком следует нарисовать снова; и надо сделать еще три рисунка, чтобы передать нюансы изображений на всех сторонах сосуда. И еще – слова. Дора склоняется над альбомом, лежащим на согнутых коленях, и, щурясь, глядит через очки, выписывая завитушки у прописной буквы каппа, добавляет оставшиеся буквы.
Здесь покоится судьба миров.
Дора не знает, чему верить. Как она сказала Эдварду, все, что произошло, имеет логическое объяснение. «Колосс» – да и если на то пошло, любой корабль – бессилен перед лицом стихий, особенно в декабре. Рана Иезекии возникла от укола ржавого гвоздя, к тому же он ее долго не залечивал. А улицы Лондона, что ни говори, грязны, так что нет ничего удивительного в том, что рана воспалилась. Дора вспоминает слова Мэттью Кумба, сказанные им в тот день, когда они увозили пифос к леди Латимер: Да вот этот проклятый груз и случился! Что ж, и для полученной им раны тоже можно найти такое же объяснение, как для Иезекии, в этом она уверена.
О чем еще упоминал Эдвард?
Что все трое братьев Кумб умерли от рук Иезекии. Дора хмурится. Нет, пифос в этом винить нельзя. Наполеон Бонапарт? Но все его действия продиктованы его собственной волей. И вину за все постигшие Европу беды можно возложить на Наполеона, который уже многие годы грозит Англии вторжением. Что же до ненастья… Она снова выглядывает в окно. Снегопад, завывание ветра, кусачий мороз. Или нескончаемый ливень. Но сейчас ведь зима, разве можно в такое время года ожидать благоприятных погодных условий? Дора мимолетно вспоминает гостей леди Латимер, которые на следующий день после суаре мучились расстройством желудка. Возможно, во всем повинна обезьянка с ее шустрым хвостом. И все же…
Почему самой Доре это кажется дерзостью – верить в силу пифоса?
Чтобы гончарное изделие было погребено под землей и не получило ни единой царапины в течение многих тысяч лет? Небывалый случай. Понятно, что пифос мог бы прекрасно сохраниться, не соприкасаясь с вредоносным открытым воздухом. Но ведь его смыло под землю наводнением – и это просто чудо, что бурные воды его не повредили. Даже при том, что пифос остался цел при разрушительном потопе, ее родителям пришлось вырыть довольно глубокий котлован, чтобы извлечь его из-под земли, где он был погребен. А когда произошел тот обвал почвы, почему же пифос вновь не пострадал? Даже если он уцелел, то второе наводнение и новые раскопки уж точно нанесли бы ему урон. А если он и тогда остался целехонек, то кораблекрушение уж точно бы его не пощадило. Но и на этот раз он не был поврежден…
Дора мотает головой. Чем все это можно объяснить?
К тому же пифос говорил с ней… разве нет? Она же слышала голоса. Рыдания. Возможно, она себе это вообразила, как и все прочее…
Но Гермес, Гермес же ничего не вообразил! Гермес почувствовал что-то недоброе. И в ту первую ночь он отказывался спускаться вместе с ней в подвал, был необычно беспокойным. Она вспоминает, как он поспешно вылетел наружу, стоило ей прошептать имя Пандоры. А как сосредоточенно он клевал крышку пифоса перед тем, как…
Дора опускает карандаш.
