– Нет, черт возьми, нет, никогда! – Эдвард подскакивает к ней и крепко хватает за обе руки повыше локтя. – Как вы только могли подумать такое? После всего, что мы вместе пережили! Дора, мои чувства к вам…
Она силится вырваться.
– Ваши чувства ко мне – не более чем…
И он ее целует.
Ощутив его рот, прижатый к ее рту, она цепенеет. Губы Эдварда скользят по ее губам, и она их чуть приоткрывает, чувствует привкус эля на его языке, и потом ловит себя на том, что ее язык проникает внутрь, а гнев и обида куда-то улетучиваются, превращаясь в иные чувства. Эдвард пахнет кожей, мылом, и эта хмельная смесь ароматов ударяет ей в голову, с ней что-то происходит, словно кто-то нежно пощипывает каждый нерв в ее теле, чего она еще никогда не испытывала. Край его незаправленной рубахи щекочет ее запястье, и она просовывает руку под рубаху, ее ладонь бежит по его плоскому животу, ласкает его гладкую кожу, и ее завораживает, как он дрожит от ее прикосновений. Продвигаясь все выше и выше, она ногтем задевает его сосок, отчего у Эдварда перехватывает дыхание, и он еще крепче сливается с ней в поцелуе, а она ему отвечает, окончательно забываясь в пьянящем удовольствии.
– Дора, я…
– Шшш, – шепчет она, ибо это ей необходимо – чтобы ее трогали, ласкали, чтобы забыть хотя бы ненадолго, – и она обеими руками стискивает ткань его рубахи, рывком стаскивает с него через голову, и, оставшись полуобнаженным, Эдвард еще крепче прижимает ее к себе и снова целует.
Одной рукой он обвивает ее талию, другую нежно кладет на ее щеку. Ладони Доры прижаты к его груди, словно оказавшись в ловушке, и ей ничего другого не остается, как продолжать гладить его, и, пробегая пальцами вверх и вниз по его груди, она вдруг нащупывает участок затвердевшей бугристой кожи. Ее рука останавливается. Губы Эдварда все еще прижаты к ее рту.
Он ни слова не говорит, когда Дора отклоняется назад, чтобы получше рассмотреть шрам. Он глубокий, неровный, пересекает правую ключицу. Дора слышит, как у Эдварда перехватывает дыхание, когда кончик ее пальца нежно скользит вдоль шрама.
В опьяняющей темноте – покуда ливень смывает грязь с лондонских улиц – она целует бороздку огрубелой кожи на его груди и спрашивает, как это случилось, и он рассказывает ей все-все, а ночь властно прогоняет вечерние сумерки.
Глава 44
Пробудившись на следующее утро, Эдвард обнаруживает, что Дора ушла.
Сначала он потягивается в кровати и – впервые в жизни, насколько он помнит, – чувствует себя счастливым. Минуту-другую Эдвард наслаждается этим новым ощущением и, зарывшись лицом в пуховую подушку, улыбается.
Из-за окна доносятся звуки города, занимающегося своими утренними делами, и сквозь вой ветра он слышит зазывные крики уличных торговцев. Он слышит стук колес проезжающих мимо карет, что оставляют неровные следы в чавкающей уличной слякоти и лужах, и, когда от осознания, что Доры рядом нет, у него сжимается грудь, он резко садится в постели, хмурясь в утреннем сумраке.
– Дора?
Может быть, она в соседней комнате? Он выходит из спальни неодетым и замирает на пороге, видя, что и в другой комнате пусто.
Где же она? В голове мелькает мысль: уж не вернулась ли она в Клевендейл? Но почему-то он не может избавиться от интуитивной догадки, что Дора отправилась не в Клевендейл, а решила сделать именно то, к чему он ее призывал накануне вечером.
Вы должны услышать всю правду от своего дяди!
Он чертыхается сквозь зубы и торопливо поднимает с пола свою одежду.
Дверь заперта. И на его стук никто не открывает. Нет ни Иезекии, ни Лотти, ни Доры. Эдвард стоит несколько минут перед магазином, вглядываясь через застекленную дверь в полумрак торгового зала. Никаких признаков движения, и ни одна из свечей в подсвечниках-блюдцах не зажжена, и Эдвард чувствует, как волнение стягивает, словно петля, его сердце и превращается в безотчетный страх.
Не может же он тут торчать все утро. А что, если Дора там, внутри, и Иезекия над ней измывается? Что… если… Но Эдвард гонит прочь эту мысль.
Он украдкой озирается вокруг. Никто не обратит внимания, никто ничего не услышит в грохоте уличного движения, что, словно река, течет по Ладгейт-стрит. Поспешно, прежде чем дать себе передумать, Эдвард сильно вдавливает локоть в стеклянную панель входной двери. При звоне раздавленного стекла он морщится и снова воровато оглядывается – но никто ничего не заметил. Даже глазом не моргнул.
Он ловко просовывает руку внутрь, нащупывает засов и отодвигает его. Входит в магазин, и тут же над его головой звенит колокольчик. Эдвард торопливо затворяет дверь.
В магазине царит полумрак. Эдвард ждет несколько мгновений, покуда его глаза привыкают к темноте.
– Дора? Лотти?
И тут волосы на его затылке встают дыбом.
Он делает судорожный вдох, медленно проходит через зал и видит за рядами многочисленных полок двери в подвал.
Эдвард не верит своим глазам. Двери стоят нараспашку, но не это изумляет его. Половицы!
– Что за чертовщина?
Он делает несколько неверных шагов вперед, останавливается. Ноздри улавливают зловонный сквозняк, который заставляет его поморщиться.
Смрад. Тот самый смрад, что ощущался в комнате у Кумбов.
Скрип за спиной. Ослепляющая боль.
И больше ничего.
Глава 45
Дора прижимает к груди сумочку, ее переполняет радость: какая увесистая! Она и не ожидала от мистера Клементса такой щедрости, но когда ювелир сам распахнул перед ней двери – а она прибыла к нему в такую рань, что даже ливрейного привратника еще не было, – он излучал восторг и изумление.
– Они купили все, мисс Блейк! Я глазам своим не поверил. Рано утром в понедельник! Вы оставили мне лишь несколько своих изделий, и, когда я их распродал, они смели все, что было у меня на полках! – Он с изумлением смотрит на нее поверх очков. – Вы же делаете новые, не так ли?
Дора заверила его, что делает, и рассказала об очереди новых заказчиков, о том, как леди Латимер предложила ей свое покровительство, и тут мистер Клементс извинился, исчез за портьерой и вскоре вынес сумочку размером со свой кулак, наполненную банкнотами и монетами.
Выйдя из ювелирной мастерской, Дора нащупывает в складках платья карман и помещает в него сумочку. Она идет, слегка клонясь набок под весом сумочки, но не обращает на это внимания: опасение подвергнуться нападению уличных грабителей (хотя вероятность подобного события в столь ранний час весьма мала) заставляет ее быть предельно осмотрительной.
Дора долго обдумывает свои дальнейшие действия. Она замечает пустую скамейку во дворе собора Святого Павла и направляется туда. Скамья мокрая, но она подбирает юбки и усаживается.
