Еще один кивок.
— Хорошо. Итак, я здесь для того, чтобы тебе помочь, при условии, что ты будешь честной со мной. Договорились?
На этот раз кивок был едва заметным.
— Нет, Хлоя, так дело не пойдет. Мне нужно услышать либо да, либо нет.
Ее взгляд вновь переместился на колени. Она долго сидела неподвижно, но потом, наконец, подняла глаза.
— Да, — прошептала она.
Двадцать минут спустя, отправив Хлою и ее мать домой с назначением явиться на следующей неделе, я снова включила телефон. Потребовалась минута, чтобы поймать сигнал, после чего на экране начали всплывать пришедшие за это время сообщения. По какой-то причине я ожидала, что они будут от Дэниела, но все оказались от моей матери.
Позвони мне.
Ты помнишь Оливию Кэмпбелл?
Она ПОКОНЧИЛА С СОБОЙ!
2
Новой страстью моей матери был чай. Не коробки с пакетиками, какие можно купить в супермаркете — «Липтон» и «Селестиал Сизонингс», «Бигелоу» и «Стэш», — а развесные чаи. Те, что стоят в больших стеклянных банках на стеллажах чайного отдела, и их нужно насыпать в бумажный пакет и взвешивать. По мнению моей матери, чем дороже чай, тем он вкуснее.
— Чего бы ты хотела? — спросила она меня, проходя по кухне, пока на плите закипал чайник. Она деловито открывала и закрывала шкафчики и, наконец, достала две чашки и два маленьких блюдца.
Я сидела на табурете у кухонного стола-островка и смотрела на нее. Двадцать лет назад я сидела на этом же месте, а моя мать с торопливой грацией перемещалась с одного конца кухни в другой, готовя нам с отцом завтрак, прежде чем мне пойти в школу, а им двоим — на работу. В то время я думала, что у нее слишком много энергии. Теперь я понимала: у нее СДВГ
[3].
— Ничего не надо, спасибо.
Мать замерла как вкопанная. Она умолкла, словно не знала что сказать, и с удрученным выражением лица повернулась ко мне.
— Ты уверена? На днях я купила четверть фунта рассыпного белого чая. Он называется «Серебряные жасминовые иглы». Девяносто девять долларов девяносто девять центов за фунт.
Я открыла рот, не зная что сказать, но это не имело значения, потому что мать снова повернулась к столу, поставила чашки и блюдца и начала рыться в корзине с чайными пакетиками.
— У меня есть «Сакура Сенча», это зеленый чай из Японии. И хризантемовый из Китая. И ромашковый из Египта.
— Меня устроит.
Она резко обернулась и быстро взглянула на меня.
— Что тебя устроит?
— Ромашковый.
Она поморщила нос.
— Не уверена, что тебе понравится.
Я вздохнула. У меня был долгий день, и этот разговор не помогал мне снять мой обычный ежедневный стресс.
— Ты попросила меня заехать к тебе после работы, — что, кстати, не ближний путь, — и вот я здесь. Я не хочу чая.
— А как насчет кофе?
— Мам.
— Тогда воды?
Я знала: она будет спрашивать до бесконечности, пока не уломает меня.
— Хорошо, воды. Я согласна.
Она повернулась к столу, схватила чашку и блюдце, вернула их на свои места в шкафчике и снова повернулась ко мне.
— В бутылке или из-под крана?
— У тебя есть вода из Японии?
Она замерла, как бы задумавшись.
— Мам, я шучу. В бутылке подойдет.
Она достала из холодильника бутылку родниковой воды. Между тем засвистел чайник. Мать заварила чай и наконец, подошла к столу и села.
Я выдохнула.
— Как Дэниел? — спросила она.
— У него все хорошо.
— Я давно его не видела.
— Он много работает. Как и я.
— Я не становлюсь моложе, Эмили. Хочется иметь внуков.
— Да, но сначала мы с Дэниелом должны пожениться.
Мать покачала головой и рассеянно заправила за ухо прядь седеющих волос.
— Не знаю, чего вы ждете. Вы помолвлены четыре года.
Если точно, то три с половиной, но я не винила ее за округление. Это была больная тема. Мой отец скончался за три месяца до того, как мы с Дэниелом должны были пожениться. Из-за его смерти, потому что нам внезапно вдобавок к свадьбе пришлось планировать похороны, я убедила Дэниела, что нам лучше немного подождать, и он, разумеется, согласился. А потом… мы просто так и не назначили новую дату.
Дэниел никогда не знал своих биологических родителей. Он вырос, кочуя из одной приемной семьи в другую, так что вряд ли кто-то дышал ему в затылок. У нас была только моя мать, и, следует отдать ей должное, примерно через год она перестала давить на меня, лишь время от времени поднимая эту тему, чтобы испытать мое терпение.
— Так что же именно случилось с Оливией Кэмпбелл? — спросила я, чтобы сменить тему.
Мать внезапно помрачнела и на миг закрыла глаза.
— Это ужасно, правда? Она ведь была твоего возраста.
Если я правильно помнила, Оливия была на пять месяцев меня старше. В седьмом классе, за год до того, как все изменилось, она отмечала свой день рождения на местном роликовом катке. Во время катания пар Джимми Клей пригласил ее покататься вместе с ним. Позже она рассказывала нам, что его рука была жутко липкой, и он постоянно вытирал ее о джинсы, когда они кружили под песню «Я хочу, чтобы это было так» группы «Backstreet Boys».
— Откуда тебе известно, что она умерла?
— Прочла в «Фейсбуке».
— А как ты вышла на эту запись?
— Бет Норрис прислала мне сообщение. Она вспомнила, что вы с Оливией были одноклассницами. Сказала, что ее дочь Лесли окончила школу в том же году, что и ты. Ты ее помнишь?
В моем выпуске было 119 учащихся. Имя Лесли Норрис мне ничего не говорило.
— Бет дружит с матерью Оливии в «Фейсбуке». Кстати, про «Фейсбук», я бы очень хотела, чтобы ты завела там себе страничку. Я хочу отметить тебя на старых фотографиях, которые загружаю.
— Мама, мы уже это обсуждали. Из-за моей работы…
— Да, да. Тебе нужна конфиденциальность, потому что ты работаешь с группой детей, которые будут пытаться подружиться с тобой или узнать о твоей личной жизни. Я понимаю.
Эту причину я называла всегда, когда меня спрашивали, и хотя какая-то доля истины в ней определенно была, истинная причина заключалась в том, что я не хотела засвечиваться в социальных сетях. Стоит это сделать, как люди попытаются установить с вами связь. Не только коллеги и семья, но и знакомые. Старые друзья. Друзья, которых вы, возможно, сто лет не видели и с которыми не общались годами. Друзья, которые могут напомнить вам обо всех ужасных вещах, которые вы когда-то совершили.
