– А что, нельзя критиковать механизмы, из-за которых столько денег находится в руках одного процента всего населения? – спросил Адам. – Что не так с тем, чтобы выступать против системы, которая позволяет богачам зарабатывать на голоде и войне? За что любить офшорные компании, позволяющие людям удерживать миллионы фунтов налогов, которые оказали бы колоссальную помощь беднякам по всей планете? Ты бы лучше задала себе эти вопросы, вместо того чтобы спрашивать, что не так со мной. Со мной все в порядке.
– Ладно, раз уж мы заговорили о бедных, – сказала я, – может, ты заодно скажешь мне, сколько денег «Колтон Кэпитал» пожертвовал на благотворительность в том году? Не знаешь? А я знаю. Сорок тысяч фунтов. Может, хочешь узнать о фонде, который Колин основал, чтобы помочь малоимущей молодежи продолжить образование, и скольким он помог? Я тебе скажу. Семидесяти четырем. Двое из них в том году поступили в Кембридж. Ну что, сила и богатство в руках элиты, не так ли? Может, рассказать о схемах микрокредитования, в которые мы вложились, и скольких женщин из пакистанских деревень это вытащило из бедности? Но нет, ты не хочешь об этом знать, потому что это не укладывается в установку наивного и глупого клавиатурного воина. А теперь я пойду в сад и наслажусь своим коктейлем. Приятно было поговорить.
Адам встал. На мгновение я подумала, что он собирается швырнуть в меня остатками чайных пакетиков «ПиДжи Типс», и что мне делать в таком случае. Но не швырнул. Адам помыл чашку в раковине, положил ее в посудомоечную машину. И я бросила ему замечание о том, что потребление воды в западном мире приводит к дефициту водных ресурсов, несмотря на то что не знала как и вообще правда ли это.
– Все равно, – сказал он и потопал наверх, оставив меня в шоке от того, что только что произошло.
Возьмем какой-нибудь привычный и по-своему надоедливый элемент дома, – скажем, ковер в коридоре, который Мэдди купила в том году. Несколько месяцев мы постоянно об него спотыкались, пока не научились наступать на него осторожно, высоко поднимая ноги, так что наконец-то выиграли эту битву с ковром. А теперь представим, что он взбунтовался и открылся перед нами совсем с другой, неожиданной стороны.
Адам меня не любил – и не скрывал этого, открыто меня избегая, и даже если ему вдруг и приходилось находиться в моей компании, прежде всего чтобы пойти в бар за пивом и пиццей с Тэнси, он вел себя нарочито грубо. Когда тебя не любит человек, с которым ты живешь в одном доме, – это, конечно, не идеально, но, учитывая то, как мало мы соприкасаемся, с этим можно было смириться. Еще до отъезда Мэдди и Генри я мысленно готовилась к странной жизни в окружении незнакомцев, и то, что Тэнси стала моей подругой, оказалось неожиданным бонусом. Хотя, подумала я с грустью, теперь, когда они с Ренцо вместе, она будет здесь все реже и реже, оставляя нас с Адамом летающими по орбите, словно две враждебные планеты.
И вдруг меня посетила ужасная мысль. Адам был кузеном Генри. В своей преамбуле к сегодняшней конференции подружек невесты (неужели это было сегодня утром? Кажется, тысячу лет назад) Бьянка сказала что-то о том, что все будут сидеть за отдельными столиками, напротив одного из друзей жениха.
– Возможно, вы со своим партнером можете оказаться за разными столиками, – сказала она, и я вспомнила, как Молли вздрогнула, – но, к счастью, у некоторых из вас нет партнеров.
Да, замечательно. Спасибо, что напомнила о том, что у меня никого нет. В очередной раз. И если я хоть немного знаю Бьянку, она возьмет на себя заботу о рассадке гостей и сделает все возможное, чтобы я сидела с Адамом, особенно если до нее дойдет хоть малейший намек на то, что мы не ладим.
Но технически я не одинока – или все-таки да? Я встретила Майлза. И сказала об этом Бьянке. Он рассказал мне о своих чувствах, хоть и не предложил стать его девушкой, не совсем. Но, с другой стороны, он почти на десять лет меня старше и, наверное, считает все это детскими глупостями и думает, что теперь, когда мы спим вместе, все и так ясно. Ведь разве это не подразумевает, что мы в отношениях? Кроме одной маленькой детали, что у него все еще есть жена. Не жена, напомнила я себе. А почти бывшая жена. Как только они уладят все формальности.
Я не плохой человек. Я не разбиваю ничью семью и не сплю с женатыми мужчинами просто потому, что могу. Я даже не знала. «А если бы ты знала, Шарлотта? Если бы он в самом начале сказал тебе то, что сказал сегодня, что бы ты сделала?»
Во-первых, я не знала. А потом подумала об этом снова, вспоминала, что чувствовала, когда Майлз целовал меня, трогал и мы занимались любовью. В голове звучали его слова, грусть о своем пустом браке без любви и надежда на наше общее будущее. «Шарлотта, ты – особенная», – сказал он. Я дрожала от счастья при одном воспоминании о нем. Я могу сделать его таким же счастливым.
Все-таки сейчас не темные века, и даже не 1950-е и не какое-то другое время далекого прошлого, когда быть в отношениях с разведенными было стыдно или даже греховно. Я вспомнила, что недавно читала о том, что даже католическая церковь смягчила свою позицию насчет этого. А уж если католическая церковь смягчает свою позицию относительно чего-либо, значит, общественное мнение изменилось уже сто лет назад. Парень Хлои, замечательный Гарет, когда-то был женат и у него маленький сын, с которым они иногда видятся по выходным. Марго с моей работы тоже была замужем во второй раз. Колин вообще женат уже в третий раз, боже мой. И всем все равно.
«Да, но он не разведен, Шарлотта», – жужжал назойливый голос в моей голове, который, как я начала догадываться, принадлежал моей совести. – Они еще даже толком не разошлись. Он. Живет. Со своей. Женой».
Я вспомнила свое внезапное бессознательное чувство вины от слов Адама: «Каково это – знать, что делаешь что-то настолько ужасное?» Я не знала, и это главное. Именно поэтому обвинение Адама показалось мне таким несправедливым, даже когда оказалось, что это совсем о другом. И это напомнило мне о том, что нужно спросить Ксандера, нашего штатного эксперта, о соответствии этическим нормам: насколько злостный «Колтон Кэпитал» в этом смысле. Он знает. Да и, наверное, если бы фирма была настолько плохой по шкале от ангельской до достойной порицания, порядочный человек бы там не работал.
Но работа здесь ни при чем. Глубоко в душе я знала, что Адам не прав, да и вообще мне было все равно, что он обо мне думает. А важно было то, что я сама о себе думаю, что подумают обо мне мои друзья, даже то, что подумает Плохая Девочка. Может, это как раз то, что она имела в виду, когда сказала: «Не переступайте опасную черту?» Почти уверена, что так и есть. Может, то, что я делала, и не было настолько ужасным, но и правильным тоже не было.
Майлз сказал, что собирается уйти от жены, что по сути их брак уже развалился – осталось лишь продать дом и разделить имущество. Но важно то, что все это еще не произошло. И я поняла, что не смогу дальше так жить, пока все это не станет реальностью.
Словно в тумане я вернулась на кухню, налила в бокал остаток «Маргариты» из шейкера, сделала еще и стащила банку «Принглс» из шкафчика Тэнси. Думаю, что еще не скоро кто-нибудь снова увидит меня голой, так что могу спокойно съесть все эти чипсы – и пофиг на платье подружки невесты.
