Граймс положил документ перед сэром Арчером Андерсоном. Тот по привычке нахмурился, принимаясь за исполнение обязанностей, пробежал бумагу взглядом, взял ручку и подписал.
Коротко, но тепло поблагодарив его, старший констебль поднялся и пошел к дверям, неопределенно бросив в пространство, словно говоря о погоде:
– Надеюсь, ваши дела не пошатнулись из-за внезапного падения цен или иных нынешних затруднений. Ну и времена нынче настали, скажу я вам! Сложности возникают даже у самых солидных мелких предприятий.
Одного только мимолетного сравнения с мелкими предприятиями оказалось достаточно, чтобы сэра Арчера Андерсона охватило негодование. Он быстро вскочил, прямой как палка, и без малейшего признака тепла в голосе произнес:
– Если бы вы знали хоть малую толику правды о «Банке Кастервилля и графства», то поняли бы, что никто и ничто не пошатнет его дела!
Полковник Граймс сопроводил своих приятелей к выходу из банка, а затем со своеобразной благожелательной властностью завел их в ресторанчик.
Сам же он стрелой помчался разрешить свою проблему и озадачить ею второго мирового судью, старого юриста и по совместительству его старинного приятеля по фамилии Уикс. Иногда тот помогал полковнику, разъясняя ему теорию права. Инспектор Бельтайн и отец Браун остались дожидаться его в ресторане и с торжественными лицами созерцать друг друга.
Дружелюбно улыбаясь, отец Браун спросил:
– Я попаду пальцем в небо, предположив, что вы чем-то несколько озадачены?
– Да не то чтобы озадачен, но… – Инспектор поморщился. – С банкиром все достаточно ясно. Просто когда ты хорошо знаком с человеком, то испытываешь странные ощущения, если он внезапно становится сам на себя непохож. Среди всех сотрудников полиции полковник всегда был наиболее молчаливым и держащим свои секреты при себе. Как правило, он даже самым приближенным коллегам не рассказывал, что у него на уме в тот или иной момент. Тогда зачем полковник остановился посреди людной улицы и во весь голос сообщил социально опасному элементу, что собирается устроить облаву в его магазинчике? Я уж не говорю о том, что вокруг собрались зеваки и развесили уши. Так какого черта он рассказал этому проклятому бандиту, что собирается обыскать магазин? Почему просто не взял да и не обыскал?
– Ответ очевиден: он не собирается обыскивать магазин, – сказал отец Браун.
– Тогда зачем кричать на всю улицу, что собирается?
– Я полагаю, для того, чтобы весь город мог всласть посплетничать по поводу его визита к гангстеру и не заметить визита к банкиру, – ответил отец Браун. – Единственными всерьез значимыми для полковника были те последние слова, которые он сказал банкиру: полковник хотел узнать, как тот на них отреагирует. Но если о банке уже ходят хоть какие-то слухи, то стоит старшему констеблю туда зайти, как все городские сплетники встанут на дыбы. Ему потребовался обычный, не вызывающий пересудов повод для того, чтобы зайти туда, и вряд ли подвернулось бы что-либо лучше, чем просьба к двум мировым судьям подписать обычный ордер. Воистину, в этом деле полковник проявил настоящий полет фантазии!
Инспектор Бельтайн пристально уставился на собеседника поверх столешницы и наконец требовательно воскликнул:
– Что, во имя всего святого, вы имеете в виду?
Священник ответил ему:
– Я имею в виду, что полковник, возможно, не слишком заблуждался, называя браконьера феей. Или все-таки призраком?
– Вы что, хотите сказать, что Граймс выдумал убитого егеря и сбежавшего заключенного? – Полковник недоверчиво покосился на отца Брауна. – Уверяю вас, он давно уже рассказал мне об этой истории. Обычная полицейская рутина.
– Ну, настолько далеко я не зайду, – безразлично пожал плечами отец Браун. – Конечно, в этих краях наверняка что-то случилось, но то происшествие не имеет ничего общего с происшествием, которое нынче расследует Граймс. А лучше бы имело.
– Почему вы так считаете? – поинтересовался собеседник.
В серых глазах отца Брауна безошибочно читались серьезность и искренность. Он поглядел прямо на инспектора и заявил:
– Потому что происходящее вне моей компетенции. Как только я осознал, что мы охотимся не за обычным убийцей, а за мошенником-финансистом, мне стало совершенно ясно: происходящее вне моей компетенции. Видите ли, я до сих пор не совсем понимаю, как умудрился приложить руку к некоторым из детективных расследований, но почти весь мой опыт касается обычных убийц. При этом убийства – это почти всегда нечто очень человеческое и личное, а современному мошенничеству попущением свыше дозволено стать совершенно обезличенным. Это не секрет: оно анонимно, все это признают. Даже умирая, вы можете мимолетно разглядеть лицо человека, который вонзил в вас нож. Но вы можете прожить долгую жизнь, однако так и не разглядеть лица того, кто вас обворовывает. Первым распутанным мною делом была маленькая личная вендетта: один человек отрубил другому голову и приставил взамен другую. Хотелось бы мне вернуться в те времена, к маленьким уютным идиллиям, подобным описанной! Вот в них я обычно компетентен.
– Да уж, картина весьма идиллическая! – заметил инспектор.
– Ну, как бы там ни было, но эта картина отражала индивидуальность, – откликнулся священник. – В этом она отличалась от безумной чиновничьей волокиты в делах финансовых. Чинуши не способны лишить головы, но вполне способны решением какой-нибудь комиссии или исполнительного комитета лишить горячей воды, лишить взносов или дивидендов. Или же вернемся к описанному мной случаю: хотя к одному телу и можно приставить две головы, однако всем известно, что на самом деле у человека не может быть двух голов. А вот у фирмы вполне может быть два лица, две головы – да хоть с полсотни голов! О нет, оставьте меня разбираться с убитым егерем и убийцей-браконьером! Уж о них-то мне вскорости будет известно все! Но, на мою беду, очевидно, что вряд ли они когда-либо существовали.
– Ну что за чепуха! – воскликнул инспектор, стремясь разрядить сгустившуюся атмосферу. – Говорю вам: Граймс упоминал о них ранее. Скорее уж я бы предположил, что браконьера так или иначе вскорости должны были освободить. Разумеется, он прикончил егеря с исключительной жестокостью, забив того прикладом ружья, но у него имелась причина: он счел, что егерь отбирает у него хлеб насущный. По правде говоря, егерь тогда и впрямь сам собрался браконьерствовать. Соседом он был не из лучших и своими действиями действительно спровоцировал браконьера. По крайней мере, так гласит один из неписаных законов.
– Именно это я и имел в виду, – отвечал отец Браун. – Нынешние убийства, как и в былые времена, имеют хоть какую-то, пусть незначительную или даже извращенную связь с неписаными законами. А нынешние ограбления осуществляются в виде заполонивших мир бумажек и рескриптов и просто-напросто прикрываются писаным беззаконием.
– Что-то я не могу связать концы во всей этой истории, – вздохнул инспектор. – У нас есть браконьер, он же заключенный – ну или сбежавший заключенный, тут уж как вам угодно. Есть – или был – егерь. И, в довершение всего, есть гангстер. Я не понимаю, каким образом вы связали эту колоритную компанию с соседним банком.
