– Именно это меня и беспокоит, – сказал отец Браун, и в голосе его слышались здравомыслие и смирение. – Соседний банк превыше моего понимания.
В этот миг дверь ресторанчика рывком отворилась – это вернулся полковник. Глаза его светилось триумфом. За собой он тащил маленького веселого человечка, чьи волосы сияли белизной, а улыбка заставляла лицо пойти морщинками. Это и был второй мировой судья, чью подпись на ордере главный констебль счел настолько важной.
– Мистер Уикс, – полковник кивнул на человечка, – лучший из нынешних экспертов по всем видам финансовых махинаций. По чистой случайности он еще мировой судья этого округа.
Инспектор Бельтайн сглотнул, а затем выдохнул:
– Вы что, хотите сказать, что отец Браун правильно обо всем догадался?
– Я не сомневался в его способностях, – сдержанно ответил полковник Граймс.
– Если отец Браун догадался, что сэр Арчер Андерсон – грандиозный аферист, то он абсолютно прав, – сказал мистер Уикс. – Полагаю, нет нужды приводить здесь и сейчас все имеющиеся доказательства. Честно говоря, разумней будет, если даже полиция – ну и, разумеется, аферист – получат лишь начальные зацепки. За ним следовало бы установить осторожное наблюдение, дабы убедиться, что он не извлечет выгоды из какой-нибудь нашей ошибки. Но, как по мне, лучше вернуться и поговорить с ним куда откровеннее, чем вы разговаривали до того; и в этом разговоре браконьер и лавка ростовщика не станут единственной темой беседы. Полагаю, я могу намекнуть ему о том, что мы знаем, таким образом, чтобы он очнулся от иллюзий и в то же время не подал на нас в суд за клевету или причинение вреда. Всегда есть вероятность, что, пытаясь что-либо скрыть, аферист тем самым выдаст себя. Допустим, мы услышали нечто тревожащее о делах банка и хотим прояснить ситуацию, не откладывая дело в долгий ящик. Такова на сегодняшний день наша официальная версия.
И мистер Уикс вскочил, словно вернулся во времена беспокойной и неутомимой юности.
Второй разговор с сэром Арчером Андерсоном по общей атмосфере и особенно по развязке был совсем иным. Посетители вовсе не имели намерений открыто угрожать знаменитому банкиру, но вскорости обнаружили, что именно он намерен открыто угрожать им. Его седые усы встопорщились, словно серебряные сабли, а бородка клинышком выдвинулась вперед, будто острие стальной пики. Прежде чем кому-либо из явившихся в кабинет удалось произнести хотя бы несколько фраз, он вскочил и стукнул кулаком по столу:
– Я впервые слышу, чтобы о «Банке Кастервилля и графства» говорили в подобном тоне, и клянусь, этот первый раз станет и последним! Раз уж моей репутации недостаточно, чтобы вы сумели осознать всю глупость подобных клеветнических измышлений, то одно лишь всеобщее доверие к этому учреждению свидетельствует, насколько они смехотворны! Оставьте это место, джентльмены, подите прочь и развлекайтесь, как хотите. Можете разоблачать Высокий канцлерский суд
[39] или придумывать пошлые анекдоты об архиепископе Кентерберийском.
– Как мило, – сказал Уикс, набычившись и всем своим видом напоминая неуступчивого, рвущегося в бой бульдога. – Однако у меня тут имеется пара фактов, сэр Арчер, и рано или поздно вы будете обязаны их объяснить.
– Проще говоря, – елейным тоном добавил полковник, – мы хотим знать куда больше о порядочном количестве всякой всячины.
Внезапно послышался голос отца Брауна. Он был тихим и отстраненным, словно слышался из другой комнаты, или с улицы, или даже откуда-то издалека:
– А вам не кажется, полковник, что мы только что узнали все, что хотели?
– Нет, – коротко отрезал полковник. – Я полицейский. Я могу домыслить большую часть, и я уверен, что домыслил ее правильно. Но я не знаю этого точно.
– О, – глаза отца Брауна на миг округлились, – я не имел в виду, что вы уверены, будто знаете.
– Что ж, надеюсь, мы оба уверены, что знаем одно и то же, – довольно резко сказал Граймс.
– Мне очень, очень жаль, – в голосе отца Брауна слышалось раскаяние, – но наши знания совершенно отличаются.
Атмосфера подозрительности и разобщенности, в которую погрузилась удаляющаяся группка дознавателей, позволила кичливому финансисту в итоге остаться хозяином положения. В конце концов полковник и его спутники вновь очутились в том же ресторанчике, заказали чай, закурили и попытались объясниться друг с другом.
– Я часто слыхал, что вы умеете вывести из себя, – заметил священнику старший констебль, – но до сих пор мог лишь догадываться, что это означает. Сейчас у меня такое впечатление, что вы внезапно обезумели.
– Как странно, что вы об этом заговорили, – ответил отец Браун. – Я пытался отыскать свои недостатки во множестве сфер и твердо могу сказать о себе только одно: я пребываю в здравом рассудке. Разумеется, я дорого плачу за свое скучное здравомыслие. Но я никогда не позволяю себе утратить связи с реальностью, и мне кажется поистине невероятным, что такой выдающийся человек, как вы, может настолько быстро ее утратить.
После пары минут угрюмого молчания Граймс требовательно спросил:
– Что вы подразумеваете под связью с реальностью?
– Я подразумеваю здравый смысл. – Отец Браун так редко выходил из себя, что его внезапная вспышка раздражения походила на выстрел, раздавшийся в полной тишине. – Я уже говорил, что финансовые злоупотребления и коррупция находятся вне моей компетенции. Но пропади все пропадом, мерило всех вещей – это люди! Я ничего не смыслю в финансах, но я кое-что смыслю в финансистах и даже, в общих чертах, в аферистах, подвизающихся в финансовой сфере. Но вам-то известно о них куда больше! И внезапно вы принимаете на веру подобную несуразность!
– Какую еще несуразность? – в величайшем изумлении осведомился полковник.
Отец Браун с живостью, которую он так редко выказывал, внезапно перегнулся через стол и вперил взгляд в Уикса.
– Мистер Уикс, вот вы в этом специалист. Я всего лишь бедный священник, и где уж мне во всем разобраться. Да и нашим с вами друзьям-полицейским нечасто доводится встречать банкиров, разве что какой-нибудь кассир внезапно решит перерезать горло своему работодателю. Но вы-то наверняка постоянно общаетесь с банкирами, особенно с такими, которые находятся на грани разорения. Разве вы не вели точно таких же разговоров уже раз двадцать? Разве вам не доводилось вновь и вновь бросать в лицо весьма влиятельным людям обвинения – точно так же, как вы сделали это сегодня? Со сколькими разорившимися финансистами вы беседовали за пару месяцев до их разорения – с двадцатью, с тридцатью?
– Вы правы. – Мистер Уикс произнес это медленно и осторожно. – Мне доводилось иметь дело с подобными личностями.
– И как? – вопросил отец Браун. – Хоть один из них вел себя подобно сэру Арчеру?
