Видите ли, на его стороне не было сочувствующей толпы бедняков, готовых помочь или спрятать его, стоило им узнать правду. Не было выступлений достопочтенных юристов и правителей, считающих, что он достаточно страдал или что его срок можно уменьшить. Даже среди отбросов общества у него не было друзей, ведь он-то всегда вращался в великосветских кругах, кругах наших хозяев и поработителей, чье превосходство мы признаем так легко и смиренно. Он считался современным волшебником, финансовым гением, он обворовывал сотни и тысячи бедняков. Стоило ему пересечь черту (весьма смутно обозначенную в современном законодательстве), стоило застать его врасплох, как весь мир тут же восстал против него. Полагаю, подсознательно он вполне мог считать, что сядет надолго. Мы ведь не знаем точно его планов! Даже если бы тюремные власти схватили его и с помощью отпечатков пальцев доказали, что он не тот, за кого себя выдает, несложно предположить, что еще в данных обстоятельствах могли бы вменить ему в вину. Но более вероятно, что он знал: организация, возглавляемая мистером Хара, поможет ему и без промедления вывезет из страны. Возможно, между ним и мистером Хара существовали некие договоренности, разумеется, без излишней откровенности. Подобные сделки между крупными дельцами и вымогателями случаются в Америке на каждом шагу, ведь их бизнес на самом деле весьма схож.
Полагаю, у него не возникло сложностей и с тем, чтобы убедить заключенного. Он смог создать у беглого преступника впечатление, что действует в его интересах, а возможно, заключенный предположил, что это часть плана, разработанного шайкой мистера Хара. Так или иначе, узник избавился от тюремных одежд и облачился в одежду высшего класса, которая дала ему дорогу в мир высшего класса. Там он был принят как свой и смог наконец спокойно обдумать следующие шаги. О небеса, что за роковой поворот судьбы! Вот это ловушка, что за ирония! Человек осужден за преступление со многими смягчающими обстоятельствами, наполовину уже, считай, прощенное; он бежит из тюрьмы, когда срок его заключения уже подходит к концу – и все для того, чтобы добровольно переодеться в сшитый по последней моде костюм величайшего преступника современности, за которым не сегодня-завтра по всей земле откроется охота! Сэр Арчер Андерсон в свое время поймал в ловушку уйму людей, но ничья трагедия не сравнится с трагедией человека, который попал в его западню, добровольно надев на болотах его лучший костюм.
– Что ж, – добродушно произнес Граймс, – теперь, когда вы дали нам кончик нити, мы, скорее всего, распутаем весь клубок до конца. Уж у заключенного-то точно сняли отпечатки пальцев!
Отец Браун нерешительно склонил голову – в этом жесте виделось глубокое почтение, граничащее с благоговением.
– Конечно, – прошептал он. – У сэра Арчера Андерсона никогда не снимали отпечатков пальцев. Боже мой! Человек такого общественного положения…
– Говоря по правде, никто не знает о нем ничего определенного, – сказал Уикс. – Он не оставил ни следов, ни чего-либо еще. Когда я стал изучать его прошлое, мне пришлось начать с чистого листа, и лишь потом я понял, что на самом деле попал в лабиринт. Мне казалось, что о подобных лабиринтах я разбираюсь неплохо, но этот был в сто раз запутанней прочих.
– Для меня, – вздохнул священник, – любой из этих лабиринтов запутан донельзя. Я уже говорил, что дела финансовые лежат вне моей компетенции. Но о человеке, сидевшем напротив меня, я понял лишь одно: я был убежден, что для афериста он слишком нервный и наглый.
Перевод Валерии Малаховой
Худшее преступление в мире
Отец Браун бродил по картинной галерее с таким видом, как будто пришел сюда вовсе не смотреть на картины. Собственно, он и вправду пришел не за этим, хотя картины вполне любил. И дело не в том, что в этих ультрасовременных полотнах было что-нибудь аморальное или неприемлемое. Нужно иметь воистину взрывной темперамент, чтобы воспламениться безбожными страстями, глядя на разорванные спирали, вывернутые наизнанку конусы и разбитые цилиндры, при помощи которых искусство будущего воздействовало на человечество и угрожало ему. Просто отец Браун ждал юную подругу, которая назначила ему встречу в таком несуразном месте, потому что сама увлекалась футуризмом. Эта подруга была одновременно его родственницей, а родни у него имелось немного. Звали ее Элизабет Фейн, или попросту Бетти, и она была дочерью сестры отца Брауна, вышедшей замуж за человека благородного, но обедневшего. Однако этот сквайр был не просто беден: сейчас он уже был мертв, так что отец Браун выступал не только в роли духовника девушки, но и в роли ее покровителя, а так как он приходился ее дядей, то также выполнял и обязанности опекуна. Сейчас же он подслеповато моргал, вглядываясь в посетителей галереи: не промелькнут ли знакомые каштановые волосы и веселое лицо его племянницы. Тем не менее он увидел нескольких знакомых людей и великое множество незнакомых, включая тех, с которыми, сообразно своим вкусам, не больно-то хотел знакомиться.
В числе людей, которых священник не знал, но которые возбудили его интерес, был стройный, грациозный и очень живой юноша, элегантно одетый и слегка похожий на иностранца: у него была бородка-эспаньолка на старинный манер, а темные волосы подстрижены так коротко, что казались шапочкой, плотно облегающей череп. Среди тех же, кого священник знать не особенно хотел, выделялась весьма властная леди в вызывающе алом платье, с распущенными волосами, слишком длинными, чтобы можно было говорить о модной короткой стрижке. У нее было бледного, довольно нездорового цвета лицо с крупными грубоватыми чертами, и когда она смотрела на кого-то, в памяти всплывал образ василиска. Она тащила на буксире круглолицего коротышку с большой бородой и узковатыми сонными глазами. Тот широко улыбался и в целом выглядел благодушно настроенным, хотя не факт, что вообще бодрствовал при этом; однако его бычья шея, если смотреть на нее сзади, выглядела слегка напряженной.
Отец Браун глазел на леди, думая о том, как приятно контрастируют с ее внешностью и поведением внешность и поведение его племянницы. Тем не менее по какой-то причине он не отводил взгляда, пока не пришел к выводу, что чья угодно внешность будет приятно контрастировать с внешностью этой дамы. Так что, обернувшись на звук своего имени и увидев другое, знакомое лицо, он испытал некоторое облегчение, хоть и слегка вздрогнул, будто разбуженный.
Перед ним возникло хитрое, но вполне дружелюбное лицо юриста по имени Гренби, на месте седых кудрей которого могли быть завитки парика, так мало они сочетались с его моложавой живостью. Он был из тех людей в Сити, которые не сидят сиднем в офисе, а носятся туда-сюда с резвостью школьников. В модной картинной галерее так носиться не принято, однако весь его вид показывал, что он хотел бы нарушить это правило и с беспокойством оглядывался, ища знакомых.
– Вот уж не знал, – с улыбкой сказал отец Браун, – что вы благосклонны к новому искусству.
– Вот уж не знал, что к нему благосклонны вы, – парировал его собеседник. – Я пришел, чтобы поймать кое-кого.
– Надеюсь, охота будет успешной, – отозвался священник. – Я здесь с похожей целью.
