Так или иначе, в усадьбе весть о побеге вызвала вполне закономерное волнение. А вскоре последовали и куда более драматические события.
Сам-то я почти сразу пришел к мнению, что беглецы будут быстро схвачены, несмотря на то, что их побег, описание которого содержалось в газете, был превосходно продуман. Насколько можно понять, они преодолели первую из высоких стен, окружающих тюрьму, выбрав момент, когда остров был окутан густым туманом. Затем пробежали через огороженный дворик, в котором работали другие заключенные, взобрались на внешнюю стену, спустились с нее по тонкой шелковой лестнице (она так и осталась висеть на стене), после чего устремились к морю.
Власти полагали, что та часть их побега, которая предполагала пересечение пролива, была сорвана, то есть им не удалось достичь Англии; но потом появилась информация о таинственной моторной лодке, которая незадолго до этого была замечена возле мыса Святой Екатерины
[53], – и авторы газетных статей, помня о принадлежности Местера к «моторному братству», начали склоняться к мнению, что между этими событиями существует связь.
По здравом размышлении я тоже к нему склонился. Летчики, даже бывшие, как правило, умны, их отвага доказана самой их профессией, которая вдобавок предполагает крепкие узы дружбы. Технических возможностей у них тоже хоть отбавляй.
Теперь становился ясен смысл приятельства Саусби с этим подозрительным механиком. Судя по всему, они с самого начала планировали совместный побег – и на данный момент было похоже, что он оказался успешным.
В усадьбе я оказался около девяти часов, а покинуть ее мне удалось только после ланча. Как обычно, сэр Борроу проводил утро в занятиях садоводством – и сегодня он продержал меня при себе все эти часы, ведя беседы о разного рода растениях. Я оказался некомпетентным собеседником, но, что гораздо хуже, в разговоре ни разу не прозвучало имя сына баронета, которому предстояло унаследовать в том числе и этот великолепный сад.
Когда ближе к двенадцати сэр Борроу удалился в свой кабинет, я отвел девушек в сторону и возобновил разговор, столь важный для всех нас. Разумеется, мы задавали друг другу множество вопросов, ответов на которые пока не было ни у кого. Куда отправится Саутби, если он сумел добраться до Англии? Есть ли у него деньги хотя бы на первое время? Намерен ли он вернуться в родовую усадьбу?
– Если он появится здесь, – сказал я, – ему конец! Это первое место, которое полиция возьмет под наблюдение!
Гарриет согласилась со мной. Тем не менее куда еще он мог пойти в надежде получить хоть какие-то средства? А ведь без них цель побега – снять с себя ложные обвинения – не может быть обеспечена!
Мы перебрали много вариантов – и с уверенностью остановились на одном. Сестра сэра Борроу, пожилая леди Росмар, сейчас жила в Бате. Она всегда любила племянника и, насколько позволяло ее положение как представительницы рода Борроу, оставалась на его стороне даже после приговора. Вполне возможно, что тетя будет готова поддержать его в такой чрезвычайной ситуации даже сейчас. Мы решили, что Гарриет должна немедленно отправиться в Бат на случай, если от нее потребуется там какая-либо помощь, а мы с Эвелин будем сидеть наготове здесь.
Бог знает, что мы надеялись сделать, если юноша явится в Борроу-Клоуз. Во всяком случае, думаю, что мы оба с равной истовостью молились за его удачу.
Казалось практически невозможным, чтобы он сумел добраться до усадьбы незамеченным – при той шумихе, которая поднялась вокруг его побега. Но если нам все же удастся как-то связаться с ним, разве мы не вправе будем дать новый шанс молодому человеку, только вступающему в жизнь? Ведь тюремное заключение – тот урок, который усваивается с первого раза… или все-таки нет? Возможно, надеяться на такое глупо, но мы искренне уповали, что страдания и скорбь навсегда остались по ту сторону тюремных врат.
Мы верили, что Саутби появится в усадьбе, и через десять дней наша вера оправдалась – но каким страшным образом! Он побывал в Борроу-Клоуз, полиция следовала за ним по пятам, а его собственный отец не знал, что дом дал ему приют даже на краткое время. И сейчас мне придется вернуться к описанию поистине ужасных событий.
4
Мы предполагали, что за домом будет следить полиция, и не ошиблись в этом.
За несколько дней до возвращения Саутби я начал замечать в парке странного вида незнакомцев. Порой кто-то из них останавливал меня под надуманным предлогом и расспрашивал о сэре Борроу, а также о том, что происходит в его усадьбе. Такие уловки никого не могли обмануть, и в конце концов мне подумалось, что лучше действовать откровенно.
– Вы полицейский, – сказал я одному из них. Тот и не собирался отрицать этого.
– Парень обязательно заявится сюда, сэр, – ответил он, – и как только он это сделает, мы его сцапаем. Все подходы на десять миль вокруг под наблюдением, сэр.
Мы сменили тему, но все равно наш разговор был главным образом о побеге. Официальное мнение полиции заключалось в том, что там не обошлось без попустительства со стороны тюремных надзирателей. Об этом я, естественно, ничего не знал и не мог бы помочь своему собеседнику, даже появись у меня такое желание.
– У этих ребят было полно друзей, – сказал детектив, – а что касается Лайонела Местера, так он вообще знаком с половиной жуликов Европы!
– В таком случае можно ожидать, что именно эти друзья приютят беглецов, – ответил я. – А ожидать их здесь попросту бесполезно. Конечно, вы знаете об отношениях между сэром Борроу и его сыном?
Он был очень заинтересован в подробностях и тут же постарался узнать как можно больше – чем я, учитывая обстоятельства, был не слишком возмущен.
Несколько дней спустя меня остановили в парке американская леди и ее дочь, которые, притворившись, что крайне интересуются старинными английскими усадьбами вообще и Борроу-Клоуз в частности, спросили, нет ли у них возможности получить разрешение на визит. Не сомневаясь, что это очередные агенты полиции, я с вежливыми извинениями отказал им в помощи. Хотя именно сейчас такой визит не имел бы роковых последствий: Саутби в доме не было. Уже – и еще.
Мы ждали его возвращения трое суток спустя, глубокой ночью, и те, кто знал это, не проговорились бы ни при каких обстоятельствах. Потому что знали обо всем, не считая меня, лишь двое: его сестра Эвелин и старый дворецкий Уэльман, который любил Саутби как родного сына.
А о первом визите юноши мне сообщил сам Уэльман, придя утром в мой дом будто бы с письмом от сэра Борроу. И подлинную цель своего прихода он решился сказать только после того, как за нами закрылась дверь моего кабинета.
