Такова печальная, но поучительная история жизни Павла. Но Петр, как ни странно, попросил противоположного; он сказал, что давно мечтает стать лилипутом примерно в полдюйма высотой, и, конечно же, немедленно им стал. Когда заклинание подействовало, он обнаружил, что стоит посреди огромной равнины с высокими зелеными джунглями, над которыми возвышаются странные деревья с верхушками, подобными солнцу на картинках, с гигантскими серебряными лучами и огромной золотой сердцевиной.
Посередине этой степи возвышалась гора такой романтичной и невероятной формы, преисполненная такого величия, что могла бы послужить декорацией к концу света. Вдали у горизонта виднелся другой лес, еще более высокий и таинственный, внушающего ужас малинового цвета, который выглядел как неугасимый огонь. Петр затерялся в приключениях на этой многоцветной равнине, и они до сих пор не подошли к концу.
Такова история Петра и Павла, которая содержит в себе все самые ценные качества современной сказки, в том числе утонченность и абсолютную непригодность для детей.
В действительности этот почти отчаянный мотив – умалиться или возвеличиться – будет звучать и на дальнейших страницах. Петр и Павел – два главных течения современной европейской литературы, и, быть может, мне будет позволено облечь свои предпочтения в излюбленную форму, даже если я всего лишь, как говорят маленькие девочки, «рассказываю историю».
Я едва ли мог бы назвать себя лилипутом. Единственное оправдание для этих набросков – они показывают, что можно увидеть в нашей реальности с помощью очков с увеличительными стеклами. Согласно другой великой литературной теории, ярко представленной Редьярдом Киплингом, мы, современные люди, призваны восстановить свою идентичность путем длительных путешествий, увидеть мир во всем его географическом разнообразии, ощущая, что наш дом одновременно везде и нигде.
Таким образом, оба этих воззрения стоят на том, что человек в сюртуке, в футляре – душераздирающее зрелище. Школа мистера Киплинга рекомендует нам посетить Центральную Африку, чтобы встретить там людей без сюртуков. Школа, к которой принадлежу я, считает, что мы должны внимательно смотреть на людей, чтобы увидеть в каждом из них скрытого под сюртуком человека. Если мы будем смотреть на человека достаточно долго, возможно, для нас он снимет свой сюртук, а ведь это гораздо больший комплимент, чем снять перед нами шляпу.
Другими словами, мы можем, фиксируя внимание на действительности, лежащей перед нами, превратить ее в приключение, чтобы она, оставив свое прежнее значение, наполнилась таинственным смыслом. Предназначение литературы Киплинга – показать, как много небывалых вещей человек может встретить, если будет активно шагать с континента на континент, как великан в моей сказке. Но цель моей школы – позволить увидеть, сколько небывалых вещей может заметить самый обычный и ленивый человек, если приучит себя смотреть по-настоящему.
Для этого я взял самого ленивого человека, которого знаю, то есть себя, и завел дневничок для таких странных событий, как, например, когда я случайно упал во время очень неспешной прогулки. Если кто-то скажет мне, что нет смысла толковать о таких мелочах, как будто это что-то серьезное, я смогу только поблагодарить его за то, что он оценил шутку. Если кто-нибудь скажет, что я делаю из мухи слона, я с гордостью призна`юсь, что так оно и есть: не могу представить более успешного предприятия, чем производство слонов из мух. Но должен добавить тот немаловажный факт, что мухи и есть слоны, – надо только стать лилипутом, как Петр, чтобы обнаружить это.
Я сомневаюсь в главной цели скалолазания – в том, чтобы забраться на самую вершину и смотреть сверху на весь мир. Сатана мог бы считаться лучшим из альпинистских гидов, когда вознес Иисуса на самую высокую гору и показал Ему сверху все царства земные. Но радость сатаны, стоящего на вершине, не в том, чтобы наслаждаться простором, а в том, чтобы видеть под своими ногами всех людей как мелких насекомых. Снизу все вещи кажутся больше, из долины они видятся выше; я – дитя долин и не нуждаюсь в прославленном альпинистском гиде. Я возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь ко мне, но сам я туда не полезу, пока это не окажется совершенно необходимым. Все это я говорю о разуме и в этот момент нахожусь в самом удобном положении. Я буду сидеть на месте, а чудеса и приключения сами будут порхать вокруг меня, как мухи. Уверяю вас, отсюда они видны во множестве. Мир никогда не будет голодать от недостатка удивительных вещей – разве только от недостатка удивления.
Перевод Людмилы Мининой
Опасности колдовства
Мы часто сетуем на то, что мир разделен на секты с несходными узкими взглядами. Настоящая же беда в том, что у них всех несходные широкие взгляды. Это когда дело доходит до того, чтобы мыслить по-настоящему широко, они становятся весьма узколобыми или, во всяком случае, весьма несхожими. Это их обобщения пересекаются друг с другом. Буддист верит, что мыслит широко, когда говорит, что все усилия по достижению личных целей и завершенности – для Востока или Запада, христиан или буддистов – одинаково тщетны и безнадежны. Но я думаю, что это отрицание отрицания, возникшее из особых духовных условий Верхней Индии. Современный агностик думает, что мыслит широко, когда говорит, что все религии или откровения – католические или протестантские, варварского мира или цивилизованного – похожи всего лишь на мифы и догадки о том, чего человек никогда не сможет постичь. Но я думаю, что это отрицание отрицания, возникшее из-за особых духовных условий Верхнего Тутинга
[63]. В моем представлении широта взглядов состоит в благожелательном отношении к возможно большему числу отдельных духовных практик; уважение или любовь к буддистам Тибета или агностикам Тутинга за их многочисленные истинные добродетели и умственные способности, но также и обладание мировоззрением, которое объяснит каждого из них по очереди, а не просто обобщит. Это я нашел в католической философии; но вопрос здесь не в этом, за исключением того, что тут существует, я полагаю, лишь следующая разница: широта других систем – это воображаемая широта обобщений, в то время как широта нашей – это подлинная широта жизненного опыта. Любой может сказать, что все африканцы черные, но это не то же самое, что обладать богатым опытом жизни в Африке.
Это разногласие по поводу очевидного в обобщении внезапно поразило меня – и несколько развлекло – в дискуссии о спиритизме в «Ежедневных новостях». Известный противник религии говорил, что, конечно, очень хорошо рассуждать о том, что ученые мужи и разумные люди признают спиритизм, но все же (добавлял он, словно с каким-то шипением) помните, что мудрецы веками искренне признавали колдовство. Он не раз возвращался к этому хлесткому и взрывному замечанию; и аргумент, очевидно, был следующим: «Современный спиритический сеанс благодаря таким людям, как Лодж
[64], может выглядеть очень правдоподобно и научно, но страшная участь ждет вас – вы станете посмешищем истории; вас будут сравнивать с безжалостными, безмозглыми и бездушными невежами, которые верили в колдовство. Ха-ха, как вам такое понравится?»
