– Сначала тяжко предположить, что у человека наподобие Хэрриса, погрязшего в пучине порока, остались хоть какие-то угрызения совести. Но я хочу поделиться одним забавным наблюдением. Патриотизм не может быть главной добродетелью. Когда его выставляют главной добродетелью, то он вырождается в воинствующее пруссачество. Но иногда патриотизм остается последней добродетелью. Мошенник или растлитель не продаст свою страну. Впрочем, как знать?..
– Так что же делать? – негодующе вскричал Марч.
– Бумаги находятся у моего дяди в относительной безопасности, – отвечал Фишер. – Сегодня их отошлют на запад. Но, боюсь, кое-кто посторонний попытается заполучить их, заручившись помощью одного из местных. Все, что я могу сделать, – это встать на пути у иноземца, посему я выезжаю немедленно и попытаюсь осуществить свой план. Я вернусь приблизительно через сутки. Пока меня не будет, прошу тебя присмотреть за оставшимися и выяснить все, что сможешь. Au revoir
[85].
Он сбежал по ступенькам, и из окна Марч увидал, как Фишер садится на мотоцикл и уезжает в направлении соседнего города.
На следующее утро Марч сидел на подоконнике в старом гостиничном холле, обшитом дубовыми панелями. Обычно в нем царил полумрак, но нынешнее удивительно ясное утро – луна уже две или три ночи сияла на небе, подобно алмазу, – заполнило его ярким светом. Впрочем, Марч сидел в самом углу, укрытый тенью, так что лорд Джеймс Хэррис, торопливо забежавший в холл из сада за гостиницей, никого не заметил. Лорд Джеймс схватился за спинку стула, словно пошатнувшись, а затем внезапно устроился прямо на столе, с которого еще не убрали остатки последней трапезы, налил себе стакан бренди и выпил. Хоть он и сидел спиной к Марчу, но его изжелта-бледное лицо можно было разглядеть в круглом зеркале, и оттенок его кожи наводил на мысли о тяжелейшем недомогании. Стоило Марчу пошевелиться, как лорд Джеймс резко подскочил и обернулся к нему, воскликнув:
– Господи помилуй! Вы видели? Там, снаружи?
– Снаружи? – переспросил Марч, пытаясь через плечо его светлости разглядеть сад.
– А вы сходите туда, да и судите тогда сами! – яростно вскричал Хэррис. – Хьюитт убит, его бумаги украдены, вот так-то!
Он вновь отвернулся и с глухим стуком опустился на сиденье; его квадратные плечи затряслись. Гарольд Марч опрометью вылетел в дверной проем и поторопился в разбитый на крутом склоне садик, где стояли статуи.
Первым, кого он увидел, был доктор-детектив Принс, который вглядывался сквозь стекла очков в нечто, лежащее на земле. Вторым же и было то самое «нечто». Даже после поразительных новостей, услышанных Марчем в холле гостиницы, зрелище все равно поражало воображение.
Огромное каменное изваяние, изображавшее Британию, лежало поперек тропки лицом вниз. Из-под нее, подобно лапкам раздавленной мухи, в беспорядке торчали рука в белом рукаве, нога в брючине цвета хаки и песочно-седая прядь волос, по которой безошибочно можно было узнать несчастного дядюшку Хорна Фишера. Конечности уже успели окоченеть. На земле виднелось несколько лужиц крови.
Марч наконец-то сумел связать пару слов и спросил:
– Это… мог быть несчастный случай?
– Сказал же: судите сами, – грубо ответил ему Хэррис, который поспешил выйти сразу вслед за ним. – Помните, я говорил, что бумаги исчезли? Малый, провернувший это дельце, сорвал с трупа пальто и взрезал внутренний карман, чтобы добыть документы. Пальто валяется выше по склону, и на одном из его бортов здоровенный разрез.
– Минуточку, – тихо произнес детектив Принс, – в этом деле не сходятся концы с концами. Убийца каким-то образом должен был сбросить статую на мистера Хьюитта, и с этим делом он вроде бы справился. Но я уверен, что он не сумел бы с легкостью снова приподнять статую. Я пробовал и убежден, что для этого требуется по меньшей мере трое мужчин. Тогда, согласно этой теории, мы должны предположить, что убийца сначала обрушил на прогуливающегося Хьюитта статую, используя ее, словно каменную булаву, затем вновь ее поднял, вытащил убитого, снял с него пальто, а затем положил убитого обратно в ту же позу, в которой того застала смерть, и аккуратно примостил сверху статую. Уверяю вас, это физически невозможно. Но как еще он сумел бы раздеть человека, погребенного под каменной статуей? Да уж, это посложней, чем трюк иллюзиониста, который со связанными запястьями выворачивается из пальто!
– А мог он раздеть тело перед тем, как обрушил на него статую? – спросил Марч.
– Но зачем ему это? – резко спросил Принс. – Если ты убил нужного человека и забрал нужные бумаги, ты должен удирать – и ищи ветра в поле! Вряд ли он стал бы бесцельно тратить время в саду, подрывая основания у статуй. Кроме того… Эй, а там еще кто?
Высоко на холме над ними на фоне неба темнела фигура, напоминавшая паука, – столь длинными и изломанными были ее очертания. На голове у нее виднелись два маленьких хохолка, которые напоминали рога, и наблюдатели почти могли поклясться, что эти рога шевелятся.
– Арчер! – заорал Хэррис и с внезапно проснувшейся пылкостью велел тому спускаться, перемежая слова проклятиями.
После первого вопля фигура отскочила назад, и в движении этом скрывалось столько внезапного волнения, что его можно было назвать почти гротескным. Но в следующий миг человек овладел собой и передумал, начав спускаться по извилистой садовой тропке. Впрочем, делал он это крайне неохотно – ноги его ступали все медленней. В сознании Марча пульсировала фраза, сказанная этим человеком, о том, как, обезумев, он посреди ночи встанет и обрушит каменное изваяние. Именно так, по мнению Марча, мог бы вести себя безумец, который осуществил подобную задумку и, лихорадочно пританцовывая, взобрался на вершину холма, дабы взглянуть вниз, на разрушения, причиненные им. Но разрушил он той ночью не один только камень…
Наконец Арчер подошел. Теперь и лицо его, и фигура были ярко освещены. Он ступал медленно, но легко, не выказывая никаких признаков страха.
– Какой кошмар, – сказал он. – Я как раз прогуливался вдоль холма и все видел.
– То есть вы видели убийство? – требовательно спросил Марч. – Или это был несчастный случай? В смысле, видели ли вы падение статуи?
Арчер покачал головой:
– Нет. Я хотел сказать, что видел упавшую статую.
Принс почти не обращал внимания на эту перепалку. Его взгляд был прикован к предмету, валявшемуся в паре ярдов от трупа: ржавому железному штырю, изогнутому с одного конца.
– Вот чего я никак не могу понять, – сообщил он, – так это откуда взялось столько крови. Череп у бедолаги цел, его не раскроили. Шея, скорее всего, сломана, но крови тут так много, словно она хлестала одновременно из всех артерий. Возможно, орудием убийства послужила не статуя, а что-то иное… к примеру, эта железная штуковина… Но нет, даже она недостаточно заточена. Полагаю, никому не известно, что это за предмет?
– Почему же, мне это прекрасно известно, – сказал Арчер глубоким, но подрагивающим голосом. – Эта вещь являлась мне в ночных кошмарах. Полагаю, перед нами тот самый железный штырь или штык, который воткнули в пьедестал, чтобы поддержать никуда не годное изваяние, когда оно начало шататься. Как бы там ни было, он всегда подпирал эту каменную громадину. Думаю, когда все рухнуло, он тоже вылетел.
