– Ты! – кричу я, сама не своя от ярости и от облегчения.
– Кэт, прошу, хватит!
Передо мной стоит промокший до нитки Вик. Вид у него несчастный, по лицу стекают капли. Я останавливаюсь, хотя во мне клокочет ярость. Мы стоим в темноте под дождем, сверля друг друга взглядами, и тяжело дышим.
– Давно ты за мной следишь?
– Кэт, я…
– Давно, Вик? – кричу я. Меня теперь просто не унять – я должна выяснить все до конца.
Он смотрит в землю.
– С тех пор, как ты вернулась из Америки.
– Да откуда ты вообще об этом узнал, мать твою? – спрашиваю я, хотя на самом деле надо бы поинтересоваться, зачем это ему. И тут меня охватывает внезапное подозрение. – Ты знаешь Мышку? Вы это вместе подстроили?
Хотя Вик мотает головой, вопрос его ничуть не удивил, поэтому я лишь убеждаюсь в своем подозрении.
– Значит, вы знакомы. Какого черта…
– Кэт, я должен…
– Погоди! Мари тоже замешана? Вот зачем ты звонил вчера? Вы все заодно!
Вик делает шаг вперед.
– Я должен тебе кое-что рассказать.
– Валяй!
Он судорожно сглатывает и смотрит мне прямо в глаза.
– Мышка – это я.
– Что?!
Он отводит взгляд.
– Прости! Мышка – это я. По крайней мере, я притворялся ею и посылал тебе письма по электронке.
Я отшатываюсь, качаю головой.
– Ничего не понимаю! Зачем?
– Эл попросила.
– Покажи телефон! – Я мотаю головой, все еще отказываясь поверить. – Покажи телефон, Вик. Сейчас же!
Он достает из кармана джинсов айфон, вводит пароль и неохотно протягивает мне. Дрожащими руками открываю почту, размазывая капли дождя по экрану, и прямо наверху вижу:
Кэт Морган
Хватит загадок! Это не игра, мы не в Зеркальной стране!
– О господи!..
Вик тяжело вздыхает.
– Эл сказала, что это ради твоей безопасности. Если с ней что-нибудь случится, ты вернешься и… Я согласился, хотя решил, что у нее паранойя… Я знал, что она боится Росса, но мне и в голову не приходило… – Он умолкает и закрывает глаза. – Когда Эл пропала, я понял, что обязан исполнить ее просьбу. Теперь она мертва, и я…
– Ты пытаешься убедить меня, что в случае смерти Эл – точнее, гибели от рук большого и страшного мужа, от которого она почему-то не могла уйти, – моя сестра попросила тебя следить за мной и угрожать?! – Я чертовски зла, и это помогает не думать ни о чем, не чувствовать ничего.
– Я тебе не угрожал.
– У вас был роман? – Других причин мне просто в голову не приходит.
– Я любил Эл. – В глазах Вика столько нежности, столько обожания, что мне снова хочется его ударить.
– То есть да?
– Я уже говорил: между нами ничего не было.
– О чем именно Эл тебя попросила?
– Следить за тобой, убедиться, что все хорошо. Отправлять письма по электронке, которые она прислала мне перед… перед исчезновением. В определенном порядке и в означенное время. – Вик прочищает горло. – Отвечать на любые твои вопросы одно и то же: что Эл мертва, что я – Мышка, что мы не можем встретиться, что ты должна вспомнить события четвертого сентября. Честное слово, я понятия не имею, что все это означает!
– Ладно. Значит, ты не в курсе, что именно я должна вспомнить и какого черта мне делать?
Вик мотает головой с несчастным видом.
– Эл твердила, что это касается конца вашей первой жизни и что он знает.
По спине пробегает холодок. Я слышу стук двери в кафе «Клоун», потом дверцы шкафа. Ржавый визг кормового фонаря с «Сатисфакции», уже не твердый, короткий и белый, а мягкий, протяжный и темно-коричневый.
– Зачем?
Вик смотрит на меня с недоумением.
– Что – зачем?
– Зачем ему ее убивать?
– Потому что она хотела уйти.
– Тогда почему не ушла? Почему не обратилась в полицию?
– Не знаю. Лучше б она так и сделала!
– Какого черта ты не сообщил полиции?
– Еще как сообщил! Я позвонил копам после того, как Эл пропала. Рассказал им, что она боялась его, боялась, что он с ней что-нибудь сделает. Я рассказал им…
– Нет! Полиция тебя даже не упоминала, Вик. Я знаю о твоем существовании лишь потому, что ты следил за мной две недели!
– Я не назвался…
– Думал остаться в стороне?
– Ничего ты не понимаешь! Эл заставила меня пообещать, что я вообще не стану разговаривать с полицией. Она сказала, что Росс может на меня ополчиться. На него мне плевать, просто я боялся, что копы сочтут меня причастным…
– Ты и так причастен!
Вик вызывающе расправляет плечи, сжимает челюсти и смотрит на меня, но в глазах – стыд.
– Эл заставила меня пообещать, Кэт.
– Ясно. – Я больше не могу на него смотреть и перевожу взгляд на мокрый ржавый корпус лодки, на отслаивающуюся краску. – Как насчет Мышки? Она знала, что происходит? Она причастна?
– Понятия не имею, кто она такая, – признается Вик. – Эл сказала, что если я притворюсь ею, то это поможет тебе вспомнить.
– А Мари? Ты с ней знаком?
– Нет, клянусь!
– Ты бывал в доме? – Я думаю не только про странички из дневника, фонарь, пиратский код, прикрепленный к потолку Зеркальной страны, но и про каяк в сарае, шепот на ухо, ощущение того, что на Уэстерик-роуд, тридцать шесть, я никогда не оставалась одна.
– Конечно, нет!
– Это ты оставил на могиле моей мамы розовые герберы?
– Да. Эл…
– Тебя попросила, – перебиваю я. Вид у него такой несчастный, что во мне снова вспыхивает ярость. – Всего неделю назад ты стоял здесь, в гавани, и утешал меня! Мне полегчало, ты мне понравился… И ты плакал!
– Кэт, я…
– А когда я сообщила тебе, что не считаю Эл мертвой, потому что она шлет мне письма по электронке, ты покачал головой и промолчал! И ты думаешь, будто я поверю тебе теперь?
– Неужели ты не поняла? – расстроенно спрашивает Вик. – Эл знала: именно так все и случится! Она знала, что он ее убьет, и он убил. Она знала, что ты вернешься, и ты вернулась. Она знала, о чем ты будешь спрашивать. Она знала, что полиция посчитает ее гибель несчастным случаем… Кэт, я говорю правду! Ты должна мне поверить.
Я ему не верю. Вик любил Эл, это видно. Он действительно переживает и верит в то, что говорит, однако я вижу и еще кое-что в его глазах, в языке тела. Притворяться я умею превосходно – куда лучше, чем Вик, – и узнаю лжеца даже с закрытыми глазами. Дело не только в чувстве вины или в обязательствах перед Эл. Вик хотел шпионить за мной, потому что так ему казалось, будто Эл не мертва. Она живет в письмах, которые он посылает, и во мне – в глазах, в лице, в голосе. В том зеркале, что я вечно ношу с собой. Я – его последняя связь с ней.
