Придвигаю стул ближе, сажусь напротив сестры, и мы смотрим друг на друга, словно в зеркало. Глаза у нее красные, кожа бледная. Вспоминаю, как она лежала на больничной кровати. Вспоминаю все мамины сказки, все ее уроки. «Шоушенк», «Повесть о двух городах», «Граф Монте-Кристо», «Мотылек», «Человек в Железной маске», «Шпион, который вернулся с холода», романы Агаты Кристи… Для меня это были лишь истории побегов, а Эл училась по ним проявлять смекалку, развивала в себе способность подражать и изыскивать любые возможности, жертвовать собой ради других, приходить на выручку. Она прекрасно усвоила, что невинная ложь – это просто ложь, которая еще не утратила невинность.
И она обязательно вернулась бы за мной. Если б я не смогла спастись от Росса, она пожертвовала бы своей свободой и новой жизнью. Это я знаю наверняка.
Вспоминаю про племя индейцев в глубине Южной Америки. Они вставали в круг и загоняли внутрь соплеменника, которого не хотели терять. Я сжимаю руки Эл, заставляю взглянуть мне в глаза и начинаю напоминать ей обо всем хорошем, что она сделала, и о том, что она хороший человек. Я повторяю это без остановки, и наконец сестра начинает видеть и слышать меня, начинает мне верить.
* * *
И только потом я плачу по Ионе. Я оплакиваю сестру, которую у нас не было шанса ни полюбить, ни спасти. Вспоминаю тот случай, когда она сидела рядом со мной в вигваме вождя Красное Облако, и в ее голубых глазах светилось неподдельное сочувствие.
«Все будет хорошо, Кэт! Я люблю тебя».
Я плачу по тому расплывшемуся, неузнаваемому существу на металлической каталке, над которым потрудилась стихия и мелкие морские хищники.
А больше всего я плачу по Мышке – худенькой улыбчивой девочке с набеленным лицом и ярко-красными губами, которая однажды сказала мне: «Если ты маленький, тихий, перепуганный мышонок, затаившийся в темноте, то тебя не найдут никогда». Так оно и вышло.
Эпилог
На второй день после Рождества мы встаем перед самым рассветом и молча идем по дорожке. Ветер слабый, море спокойное. Огни домов и яхт медленно исчезают, лишь редкие фонари бросают на воду золотые отблески. Мы долго пробираемся по мангровым зарослям, следуя деревянным указателям, и наконец выходим на простор. Солнце встает: на горизонте появляется тонкая яркая линия, море поблескивает серебром. Вдалеке поет петух – раз, другой. Пахнет цветами; запах сладкий, немного напоминает сирень.
Мы идем по дорожке, петляющей между скалистыми выступами и стволами деревьев. Сворачиваем, и вдруг порыв ветра отбрасывает волосы с моего лица и остужает разгоряченную кожу.
– Вот это да!
Эл улыбается, переводит взгляд на огромную скалу над водой у самого берега.
– Голова Моргана.
Я иду вслед за сестрой по тропинке среди папоротников и кустов с яркими красными и желтыми цветами, хватаясь за стволы пальм, потому что спуск становится все круче.
– Вот и лагуна, – указывает Эл, подходя к самой «макушке» знаменитой скалы.
Я борюсь с нелепым желанием сказать «привет» и касаюсь камня ладонями.
Эл снова улыбается.
– В первый раз я тоже так сделала.
А потом я вижу лагуну. Она прекрасна: неглубокая бирюзовая вода, чуть темнее у скал и рифов возле устья, вокруг нее – высокие каменные утесы, заросшие густой растительностью. Мы ступаем в прохладную воду, под ногами – мягкий песок.
– Какая красота, Эл!
– Я прихожу сюда каждый день, – говорит сестра. – Именно так я себе все это и представляла!
Мы молча стоим в море и смотрим, как серебристо-серый горизонт становится золотым. Здесь невероятно тихо и мирно. Я достаю из рюкзачка на плечах Эл картонную коробку с нарисованными розовыми цветами. Мы глядим на нее, потом друг на друга. Впервые со времен детства мы вместе.
– Хотела бы я… – голос меня подводит.
– И я. – Эл кивает и кладет ладони поверх моих рук.
Мы берем по пригоршне праха и бросаем в чистую голубую воду. Ветерок подхватывает его, кружит и рассеивает по волнам. Постепенно коробка пустеет, небо становится совсем светлым, воздух прогревается.
– Прощай, Иона, – говорит Эл.
И я знаю, что она слышит мое «прости», которое звучит одновременно с ее возгласом.
Мы долго молчим, наконец Эл убирает коробку в рюкзак и откашливается.
– Куда ты теперь?
Я не отвечаю. Понимаю, что она хочет знать. Я думаю о синем просторе неба и океана на Венис-Бич, о готических шпилях и булыжных мостовых Эдинбурга. Ветерок играет моими волосами, и они щекочут мне шею и голые плечи.
– Знаешь, птички под названием великолепный золотистый куррэ не существует. – Эл переводит взгляд на горизонт.
Так и слышу мамин голос, которым она нам читала, – низкий, ровный, обнадеживающий. «Куррэ расправляет крылышки и улетает далеко-далеко, садится на новом месте и начинает новую жизнь, словно прежде ничего и не было».
– На латыни curre означает «бежать»!
Сестра стоит, сжав губы, и пытается не расспрашивать меня о том, куда я собираюсь податься, что буду делать.
– «Анна из Зеленых мезонинов» никогда не была моей любимой книгой, – признаюсь я. – Больше всего мне нравился «Мотылек».
– Почему?
– Неважно, сколько раз его ловили и отправляли на каторгу, в сумасшедший дом, в тюрьму или на дальние острова, – он все равно пытался сбежать. Кстати, и на парусном судне с пиратами тоже!
– Я скучаю по своей яхте, – нерешительно признается Эл, не зная, как я отреагирую.
Четыре минуты! Нас всегда разделяли четыре минуты и бог знает сколько боли, лжи и страданий. И все же она понимает меня лучше всех на свете. Вовсе не потому, что однажды мы чуть не сплавились воедино, как песок и известняк, – этого не произошло, – а потому, что наша духовная связь гораздо крепче.
Волшебная Зеркальная страна научила нас бороться, прятаться, мечтать. Она научила нас спасаться бегством задолго до того, как мы вырвались за пределы ее стен. Я снова смотрю на море – туда, где солнце поднимается над горизонтом, окрашивая небо и море в кроваво-красный цвет. Место на карте помечено крестиком. Скалы и пляжи, леса и равнины. Тропический рай вместо снежной страны чудес. Вот и окончилась охота за сокровищами Зеркальной страны!
Я поворачиваюсь к Эл, беру ее за руку.
– Мы купим другую яхту, – обещаю, – и поплывем по Карибскому морю вместе.
Она всхлипывает. Я закрываю глаза и в последний раз вспоминаю скрип палубы под ногами, океанскую качку, двадцатиузловый южный ветер в лицо, радостные возгласы наших матросов и крики умирающих врагов, треск дерева, рев пушек и мушкетонов. Мы чувствовали себя в полной безопасности в разгар самой кровавой битвы. Неважно, насколько громко выл шкальный ветер. Неважно, кто смотрел на нас из зеркала.
