В 2001 году те же соседи увидели, как дым валит из его дома. По словам мэра Ласера Алена Бари, Гротендик всячески мешал пожарным тушить огонь, просил, чтобы они дали дому сгореть.
В 2010 году его друг Люк Илюзи получил письмо от Александра. К письму прилагалась «Декларация о запрете публикации». В ней Гротендик запрещал продажу своих произведений в будущем и требовал изъять все свои труды из университетов и библиотек. Он угрожал любому, кто попытается продать, распечатать или распространить его произведения, изданные и неизданные. Хотел избавиться от своего наследия, раствориться в тишине, стереть все свои следы до последнего. «Сделайте так, чтобы всё исчезло раз и навсегда!»
Американский математик Лейла Шнепс – одна из немногих людей, с кем Гротендик общался в последние годы. Она искала его несколько месяцев. Переезжала из города в город, где мог бы жить Александр, показывала прохожим его старую фотографию, спрашивала, не встречали ли они этого человека, но она и не подозревала, как сильно он изменился. Она сбилась с ног, разыскивая его, и провела несколько дней, сидя на скамейке возле единственного продуктового рынка в округе, надеялась, что Гротендик появится. Наконец она увидела, как какой-то старик покупает фасоль. Он опирался на палку, одет был в монашеское платье, на голове капюшон, а лицо скрывала длинная, как у Мерлина, борода. Однако Лейла узнала его по глазам.
Она вкрадчиво заговорила с ним – понимала, что он может от нее сбежать. К ее удивлению, он ответил ей очень любезно, но сразу предупредил, что не хочет, чтобы кто-нибудь еще его нашел. Едва сдерживая волнение, она рассказала ему, что одна из важнейших гипотез, предложенных им в молодости, наконец-то решена. Гротендик едва улыбнулся. Он ответил, что потерял всякий интерес к математике.
Вечер они провели вместе. Шнепс спросила, почему он выбрал отшельничество. Александр сказал, что людей не ненавидит и от мира не отворачивается. Его уединение – не бегство и не отказ. Напротив: так он защищает людей. Не хочет, чтобы из-за его открытий кто-нибудь пострадал. Однако он так и не объяснил, что имеет в виду, говоря о l’ombre d’une nouvelle horreur
[6].
Пару месяцев они переписывались. Шнепс живо интересовалась его теориями в области физики, над которыми, если верить слухам, он работал перед уходом из науки. Гротендик пообещал всё ей рассказать, если она ответит на один вопрос: что такое метр?
Шнепс тянула с ответом месяц, а потом отправила Гротендику письмо на пятидесяти страницах, которое он вернул ей, не распечатав, как и все последующие.
На склоне лет его точка зрения настолько отдалилась, что видел он лишь целое. От его личности остались одни обрывки, ниточки, обрезанные за годы непрерывной медитации. «У меня есть неоспоримое и, быть может, кощунственное чувство, будто я знаю Бога намного ближе, чем любое другое существо, хотя Он – загадочный и непостижимый и бесконечно превосходит любое создание из плоти и крови, что когда-либо жило на Земле».
Он умер в больнице Сен-Жирон в четверг, 13 ноября 2014 года. Причина смерти неизвестна. Он попросил сохранить ее в тайне.
О его последних днях известно немногое. Медсестра, которая ухаживала за Гротендиком в больнице, рассказала, что он отказался встречаться с родными и принял всего одного посетителя – высокого робкого японца, который не решался войти в палату до тех пор, пока его не пригласили.
Медсестра описала посетителя как красивого, но сутуловатого мужчину. Пять дней он сидел у койки в часы, разрешенные для посещений, скорчившись в неудобной позе, чтобы быть как можно ближе к голове больного, и записывал что-то в тетрадь. Он был рядом с Александром до последней минуты и молчал; так же молча он сидел возле тела покойного, пока того не забрали в морг.
Два дня спустя охранники Университета Монпелье задержали этого японца или человека, очень на него похожего. Он сидел на коленях возле двери в кабинет, где хранились рукописи Гротендика, подаренные университету с условием, что никто не откроет четыре коробки с мятыми бумагами и салфетками, исписанными уравнениями, которые сам автор пренебрежительно называл «пустой писаниной».
В руке японец держал спичечный коробок, а в сумке лежал флакон с жидкостью для розжига, но охранники не стали вызывать полицию. Ограничились тем, что выставили его из кампуса, решив, что это просто сумасшедший, хотя он, не поднимая взгляда с пола, всё повторял тихонько, чтобы его отпустили, ему нужно вести важный семинар на факультете математики.
Когда мы перестали понимать мир?
Чем больше я размышляю о физической составляющей уравнения Шрёдингера, тем большее отторжение она у меня вызывает. Он написал полную бессмыслицу. Короче говоря – это чушь собачья!
Из письма Вернера Гейзенберга Вольфгангу Паули
Пролог
В июле 1926 года австрийский физик Эрвин Шрёдингер отправился в Мюнхен, где собирался презентовать одно из самых красивых и необычных уравнений, когда-либо созданных разумом человека.
Он в одночасье стал мировой знаменитостью, найдя простое описание процессам, протекающим внутри атомов. Шрёдингер взял за основу формулы, подобные тем, при помощи которых веками вычисляли движение морских волн, и совершил невозможное: навел порядок в хаотичном мире квантовой физики, пролил свет на орбиты электронов вокруг ядра, предложив уравнение настолько мощное, элегантное и странное, что самые большие энтузиасты сразу же окрестили его трансцендентальным.
Однако больше всего в уравнении Шрёдингера привлекала не его красота и не количество природных явлений, которые можно объяснить с его помощью. Научное сообщество подкупила возможность представить, что происходит на самом маленьком уровне реальности. Для тех, кто ставил перед собой цель докопаться до основ материи, уравнение Шрёдингера стало своего рода прометеевым огнем, способным рассеять непроницаемую тьму царства субатомных частиц и открыть ученым мир, до сих пор скрытый за завесой тайны.
Согласно теории Шрёдингера, элементарные частицы ведут себя подобно волнам. Если их природа на самом деле такова, то они подчиняются уже известным и понятным законам. С этими законами согласится любой физик.
Любой, кроме одного.
Вернер Карл Гейзенберг был вынужден взять денег в долг, чтобы попасть на семинар Шрёдингера в Мюнхене, а когда купил билеты на поезд, ему едва хватило на оплату убогой комнатушки в студенческом общежитии. Однако Гейзенберг был не так прост. Ему едва исполнилось двадцать три, а его уже считали гением: он сформулировал ряд правил, объяснявших то же, что и Шрёдингер, но на полгода раньше.
Трудно представить себе две более непохожие теории. Шрёдингер вывел всего одно уравнение, которое объясняло почти все явления в современной физике и химии, в то время как Гейзенберг предложил исключительно абстрактные формулы, революционные с точки зрения философии науки, в которых черт ногу сломит. Всего несколько ученых смогли разобраться в уравнениях Гейзенберга, но даже им пришлось попотеть.
