Она застыла, замерла, подготовилась. Ему предоставилась возможность сделать то, на что ей решиться не удалось, – открыть свои чувства и мысли, объясниться, искупить свое поведение в ее глазах. Мэри в ожидании сжала кулаки. Прошло еще несколько секунд. Ничего. Мистер Хейворд оказался не храбрее ее самой. Она больше не собиралась ждать объяснений, которых никто не собирался давать.
– Что ж, – сказала Мэри с фальшивой веселостью, – оказывается, эта прогулка заставила меня проголодаться. Думаю, пора пойти разузнать, что же наш проводник собрал нам в дорогу.
Ошибки быть не могло – мистер Хейворд явно не ожидал, что она тут же развернется на каблуках и уйдет; его лицо вытянулось, но Мэри не дрогнула и больше оглядываться не стала.
– 80 –
Проводник нашел каменную плиту, расстелил на ней чистый кусок скатерти и сейчас доставал масло, буханку хлеба, сыр и яблоки. Кэролайн Бингли как раз вытаскивала фрукты, когда увидела приближающуюся Мэри, но никак не показала, что рада встрече, а вот мистер Райдер вскочил, чтобы поприветствовать ее.
– Хотел бы я знать, что может быть лучше трапезы на свежем воздухе. Могу я вам чем-нибудь помочь, мисс Беннет?
Мэри взяла сыр и яблоко. Она не хотела ссоры с мисс Бингли, поэтому вежливо попрощалась и стала искать место, где можно поесть в одиночестве. Вскоре ей подвернулся клочок покрытой сухой травой земли с удобным камнем, на который можно было опереться. Она с облегчением присела, прислонившись к нему спиной, сняла шляпку и встряхнула головой, как бы пытаясь сбросить тяжесть своего разочарования. На нее нахлынула усталость. У нее больше не осталось сил думать о мистере Хейворде. Сколько она себя помнила, казалось, ее против воли заставили играть в игру, правила которой не объяснили, да и расклад был не в ее пользу. Она изо всех сил пыталась вникнуть в суть, но почему-то всегда ошибалась.
Созерцая далекие холмы, Мэри почувствовала, как же ей хочется освободиться от всей этой фальши, позерства, лицемерия и хитростей. И снова слова мистера Райдера эхом отозвались в ее голове. Почему никак нельзя избежать недопонимания в отношениях между мужчиной и женщиной? Почему они не могли быть такими же естественными, честными и простыми, как дыхание? Мэри обняла колени и закрыла глаза, чувствуя солнце на своей шее; ее мысли блуждали, и через несколько секунд она задремала.
Она не знала, что именно ее разбудило, но, едва открыв глаза, была поражена, увидев мистера Райдера, который сидел недалеко от нее с травинкой во рту и безмолвно смотрел на горизонт. Мэри встревоженно заозиралась.
– Господи, сэр, должно быть, я заснула! Надеюсь, ненадолго?
– Около пяти минут назад, – ответил он. – Может, и десяти.
Она присела, подобрала шляпу и начала вставать; но мистер Райдер жестом остановил ее.
– Думаю, вы можете не торопиться. Все сейчас заняты. Том и наш проводник делятся впечатлениями о пейзаже, а мисс Бингли отдыхает. Давайте же воспользуемся моментом и полюбуемся этой панорамой.
Его спокойствие передалось и ей, так что Мэри не смогла возразить на это предложение. Они вместе наблюдали, как тени, не успевая за облаками, бегут по зеленым склонам холмов. Граница между морем и небом, между серым и голубым, незаметно стиралась на горизонте. Трудно было представить более красивое место.
– Такое чувство, что здесь даже я могу творить стихи, – пробормотал мистер Райдер. – Кажется невозможным удержаться. Любой в таком месте станет поэтом.
– При одном взгляде на это небо рука сама потянется к перу.
– Даже ваша рука, мисс Беннет? Ждать ли нам теперь от вас стихов? Возможно, «Покоряя Скофелл»?
– Вряд ли в этом заключается мой талант.
Мэри заприметила в траве рядом с собой пятачок, усеянный маргаритками, и начала плести венок, срывая один цветок за другим. Мистер Райдер доброжелательно наблюдал за ней.
– Простите за мой тон. Я уверен, вы сможете сделать все, чего действительно хотите.
– Вы очень любезны, мистер Райдер, но, боюсь, совершенно неправы. Я могла бы записать несколько рифмованных строк на бумаге. Это может сделать любой. Однако настоящий поэтический дар – редкость. Я знаю, что не обладаю им.
– Вот и Том говорит то же самое, – заметил мистер Райдер. – Частенько, особенно после знакомства с моим творчеством, он повторяет, что желание писать стихи никак не связано со способностями. И если вы чувствуете, что это не ваш талант, лучше искать себя где-нибудь еще.
– Действительно, вполне в его духе, – тихо сказала Мэри.
– Что ж, если не судьба мне узнать из стихотворного сборника ваше мнение о природе вокруг нас, – продолжал мистер Райдер, – можете выразить свои впечатления в прозе. Что вы думаете, когда смотрите на все это?
Она вгляделась в мерцающую голубую даль, будто стараясь запечатлеть ее в памяти.
– Первое, что бросается в глаза, – красота. Цвет, свет, воздушность. Но чем больше смотришь, тем больше понимаешь, что сильнее всего поражает масштаб общей картины. Она так велика и необъятна, и мы по сравнению с ней малы и ничтожны.
– И мне на ум приходят те же мысли! – воскликнул мистер Райдер. – Это великолепно, но и жестоко тоже. Этому миру нет до нас никакого дела. И мы ему безразличны. Все наши мелкие заботы и хлопоты, смешные условности, диктующие нам, как жить, теряются в местах, подобных этому.
– Наблюдая то же, что и вы, я могу понять причину этих мыслей.
– Я действительно так думаю, мисс Беннет. Этот пейзаж дает нам правильное представление о нашем месте в мире. Показывает всю незначительность нашего бытия в общем круговороте жизни. Для этих гор мы живем миг и тут же исчезаем.
– Какая мрачная мысль, сэр.
– Напротив, я очарован ею. Для меня в ней заложено только одно послание: делай то, что хочешь, и следуй своему сердцу, потому что мы все уже давно мертвы.
Он вытащил травинку изо рта, отбросил ее и наклонился немного ближе к Мэри.
– Наша жизнь так коротка, а мы проводим ее, подчиняясь правилам, которых не устанавливали. Дух этого места не может не заставить меня представить, каково это – быть по-настоящему свободным; говорить и вести себя не так, как мы считали правильным, а так, как мы действительно хотели, если бы были достаточно честны, чтобы признаться в этом.
Мэри была немного потрясена, когда услышала, из чужих уст свои собственные недавние мысли.
– Будь здесь миссис Гардинер, она отметила бы, что все это есть не что иное, как развратная болтовня, оправдание всяческой распущенности.
– Можете ли вы честно, глядя мне в глаза, сказать, что никогда не чувствовали описанного мною сейчас? Недовольство порядком вещей и условностями – особенно в отношениях между мужчиной и женщиной?
Мэри вплела последнюю маргаритку в венок и осторожно положила его на колени.
– Не понимаю, почему вы так думаете.
