Несколько последующих вечеров она наблюдала за своими хозяевами совершенно по-новому. Шарлотта, с ее почтительной улыбкой, была невозмутима, как и всегда, но чем больше Мэри изучала мистера Коллинза, тем больше он казался ей обеспокоенным. Мэри видела, как часто он пытался поймать взгляд Шарлотты или завести с ней разговор, и как она всегда избегала его, стараясь не растерять вежливости. В конце концов, обескураженный, он больше ничего не говорил и молча отворачивался. Теперь Мэри не сомневалась в его душевном состоянии. Она была слишком хорошо знакома со страданиями, чтобы не распознать их в ком-то другом. Но почему, спрашивала она себя, мистер Коллинз так несчастен? У него был уютный дом, жена, о которой он мечтал, и здоровый сын. Что могло так огорчать его? Действительно, Шарлотта была не сильна в проявлении супружеских чувств и, казалось, не слишком любила публичные проявления привязанности, но она всегда изъявляла величайшее внимание к желаниям мужа, и ни намека на раздражение или злость никогда не слетало с ее губ. Родители Мэри не всегда жили в мире, но причины их недовольства были понятны и выражались совершенно отчетливо. Что бы ни беспокоило мистера Коллинза, это было далеко не столь очевидно.
Возможно, это не имело никакого отношения ко всем тем обстоятельствам, что наблюдала Мэри. Вероятно, в его характере была склонность к меланхолии. Даже имея столь ограниченный жизненный опыт, Мэри замечала, что некоторые люди были несчастны в своем благополучии, в то время как другие оставались веселы даже в самых суровых условиях. Лидия, например, никогда не унывала, хотя ее обстоятельства вряд ли можно было назвать простыми. В то время как она сама… Ей не хотелось додумывать эту мысль до конца, и вместо этого она предпочла задать себе вопрос в более абстрактных терминах. Как, размышляла Мэри, должны мы понимать счастье и способы, которыми оно достигается? Определяется ли это характером, что мы унаследовали? Или все это дело случая – качество, произвольно дарованное одним, но не другим? Имеют ли значение наши обстоятельства? Могут ли красота и богатство принести большее счастье, чем доброта и самопожертвование? И есть ли что-то, что человек может сделать, чтобы чувствовать себя более цельным и удовлетворенным?
Пока Мэри обдумывала все это, ей пришло в голову, что она могла бы углубиться дальше в подобные размышления. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как она в последний раз обращалась к серьезным интеллектуальным вопросам, и эти, казалось, особенно подходили под ее нынешние обстоятельства. Библиотека отца была переполнена философскими трудами, которые могли пригодиться Мэри, и не было ничего такого, что могло бы ее отвлечь. Кроме того, она чувствовала, что готова вновь обратиться к своему разуму, чтобы противостоять вызову, который мог потребовать от нее усилий и концентрации. Она не отрицала, что у таких изысканий были и личные мотивы. Исследование природы счастья могло бы помочь ей понять собственную ситуацию и даже противостоять ее собственной сильнейшей склонности к отчаянию.
На следующий день, когда Шарлотта стояла в холле, завязывая шляпку и готовясь к визиту к леди Лукас, Мэри спросила, можно ли ей провести несколько часов в библиотеке, пока подруги не будет дома. Юный Уильям прыгал у них под ногами, стуча своей любимой игрушкой по ступенькам. Шарлотта, смеясь, подхватила его на руки.
– Представить не могу, как ты можешь предпочесть покой этой уютной комнаты обеду с моей матерью и этим маленьким монстром! Но, право же, нет нужды спрашивать об этом. Прошу тебя, пользуйся ей всякий раз, как в этом возникнет необходимость.
Когда входная дверь закрылась, Мэри уже была в библиотеке. На мгновение она замерла, оглядывая комнату, в которой провела столько часов. Она посмотрела на письменный стол отца, теперь очищенный от книг и беспорядочных гор бумаг, которыми обычно был покрыт. Что читал мистер Беннет, сидя там с таким непроницаемым лицом, забавляясь какой-то неизвестной никому шуткой, недоступный для всех, кроме Лиззи? Теперь Мэри никогда не поймет, что значило для него это место и чем он здесь занимался. Она подошла к книжным полкам, собрав все самообладание, на какое только была способна. Было странно изучать их, не чувствуя на себе взгляда отца и больше не опасаясь, что она помешает ему, если будет слишком долго копошиться или слишком громко шуметь. Мэри двигалась между полками со спокойной, решительной свободой, пока наконец не нашла то, что хотела; затем она села за стол, за которым сидела всегда, и принялась листать книгу.
– 37 –
Поначалу библиотека была у Мэри в полном распоряжении. Она приходила в середине первой половины дня, устраивалась на своем месте и не покидала его, пока не наступала пора одеваться к обеду. Вскоре Мэри привыкла к своему одиночеству и даже начала наслаждаться им. Поэтому мистер Коллинз, однажды днем ворвавшийся без предупреждения в библиотеку с большой пачкой бумаг и явным намерением поработать там самому, застиг ее врасплох. Хозяин дома бросил стопку документов на стол и тяжело опустился в старое кресло мистера Беннета, и только потом заметил Мэри в дальнем конце комнаты.
– Моя дорогая мисс Беннет! Я не знал, что вы здесь! Прошу прощения за свое невежливое вторжение. Я немедленно удалюсь.
Мэри смущенно встала.
– Нет, сэр, это моя вина. Это ваш кабинет, и я в нем незваный гость. Миссис Коллинз дала мне понять, что в ближайшее время вам не понадобится эта комната. Я бы никогда не осталась здесь, если бы знала, что у вас есть дела.
Последовали новые взаимные извинения, которые были отклонены. В конце концов было решено, что Мэри останется там, где была, и что ее присутствие ни в малейшей степени не побеспокоит мистера Коллинза и не стеснит его никоим образом, и тот будет готов удалиться при малейшем намеке с ее стороны. У Мэри не имелось ни малейшего желания выгонять мистера Коллинза из кабинета, поэтому вскоре все, что можно было услышать, это скрип его пера и шелест страниц ее книги. Через некоторое время мистер Коллинз извинился и вежливо распрощался с гостьей.
Когда Мэри наконец собрала свои книги и пошла одеваться, она встретила в холле Шарлотту.
– Мне очень жаль, что сегодня утром мистер Коллинз прервал твои занятия. Я уверена, он весьма сожалеет, что побеспокоил тебя. Стоит ли мне попросить его поработать в другом месте? Он мог бы воспользоваться маленькой гостиной, днем там никто не появляется.
– Прошу, не делай подобного от моего имени. В конце концов, это его библиотека. Но, быть может, если мое присутствие не раздражает его, я могла бы продолжить свои занятия в дальнем конце комнаты? Все мои книги разложены там, и мне там очень удобно. Обещаю не делать ничего, что могло бы ему досадить.
– Очень сомневаюсь, что ты можешь стать источником раздражения или досады, – поспешно ответила Шарлотта. – Уверена, это хороший план. Я сообщу мистеру Коллинзу, что отныне вы – совместные обитатели библиотеки, каждый со своей четко определенной, выделенной территорией. Такой образ действий я нахожу прекрасным во многих случаях, поэтому не вижу причин, почему бы не поступить похоже и в этот раз.
Наверху, в своей комнате, пока миссис Хилл укладывала ей волосы, Мэри мысленно вернулась к словам Шарлотты. Успокаивающее расчесывание волос и дружеское молчание, повисшее в воздухе, побудили ее прямо задать вопрос, на который она могла вообще не решиться:
