Вскоре пит-лейн заполонили механики, а трассу – ревущие спорткары. Один за другим неопытные пилоты, опасаясь за свою жизнь, сбрасывали газ перед каждым бэнкингом. Один из гонщиков Shelby American, вернувшись в боксы, так трясся от страха, что с трудом вылез из кокпита своей машины. Неповторимая песнь итальянского мотора V12 огласила прибытие на трассу «Дайтона» чемпиона мира Джона Сертиса на новеньком прототипе Ferrari 330P2, построенном для «Ле-Мана». Это был среднемоторный гоночный автомобиль с 4,0-литровым двигателем, двумя верхними распредвалами и аэродинамическим крылом, нависающим над открытым кокпитом.
Шелби привел откуда-то еще одного ковбоя в точно такой же шляпе, как у него самого. Им оказался новый партнер Майлза на эту гонку.
Майлз с подозрением оглядел незнакомца: почти щенячьи черты лица, каштановые волосы и невыразительный взгляд. Как и Шелби, он был родом из Техаса и присоединился к команде в самый последний момент. Представляя его Майлзу, Шелби произнес имя незнакомца на техасский манер: «Лоуд Рии-ууби».
Майлз слышал о Ллойде Руби. Он был гонщиком Indycar, ветераном «Бензиновой аллеи», как называли боксы «Индианаполиса». Шелби точно знал, какие мысли роились в тот момент в голове Майлза. Он круглыми сутками корпел над своим GT40, чтобы этот ковбой взял и запорол ему машину? Майлзу всегда недоставало терпения по отношению к тем, кто соображает или водит не так быстро, как он.
Руби сходил на медосмотр, а когда подошла очередь его пробного заезда, водрузил на голову шлем, украшенный «Одинокой звездой» – символом Техаса, и направился к GT40. Двигался он так неспешно, что могло показаться, будто парень слегка под мухой. Однако стоило машине выехать на трассу, Руби тотчас превратился в отчаянного гонщика. Вся команда Shelby затаив дыхание следила за тем, как он, не сбавляя скорости, входил в бэнкинг.
– Господи Иисусе, – только и выдохнул кто-то.
Да, водить Ллойд Руби умел.
На следующее утро, в день гонки, Шелби собрал команду пораньше. Из Дирборна прилетел Лео Биби.
– Нам предстоит командная работа, – сказал Шелби сгрудившимся вокруг пилотам. – Цель – довести до финиша как можно больше машин на как можно более высоких позициях. Пусть все идет своим чередом. Если вы впереди – хорошо. Если пит-стоп вышел слишком длинным и вы оказались четвертым, я сам буду давать указания, нагонять ли упущенное время или просто удерживать позицию.
В 10:00 под прицелом тысяч людских глаз три дюжины автомобилей разогнались по стартовой прямой. Шелби стоял внутри гоночного круга, пряча лицо в тени широких полей своей ковбойской шляпы. Он внимательно наблюдал за Сертисом, который пока без особых усилий удерживал лидерство. На трассе в Индианаполисе машины частенько бились или просто выходили из строя, и Шелби понимал, что его единственный шанс на победу – это поломка у Сертиса. Ждать пришлось недолго: на бэнкинге у спорткара лопнуло колесо. В облаке дыма и пыли Ferrari вынесло на траву. Для этой машины гонка закончилась. Oшметки резины повредили кузов автомобиля.
После схода Сертиса гонку возглавили Майлз и Руби. Майлз знал, как пилотировать в бэнкинге: нужно ехать газ в пол, чувствуя, как трещины на асфальте атакуют подвеску. Толпа на трибунах всякий раз вскакивала на ноги, когда Майлз входил в поворот на скорости свыше 300 км/ч. Ближе к закату Шелби заметил одну интересную вещь. Заезжая в боксы, Майлз наклонился, чтобы поговорить с Руби. У него был настолько сильный британский акцент, что многие просто не понимали ни единого слова. Чтобы разобраться в протяжном техасском говоре Руби, переводчик бы тоже не помешал. Да и темпераментом эти двое отличались как небо и земля: если Майлзу вечно не сиделось на месте, то рядом с Руби можно было взорвать атомную бомбу – он бы и бровью не повел. И все же они понимали друг друга на каком-то глубинном уровне. Майлз задавал тон, Руби не возражал. Машина шла четко, плавно и быстро.
Было уже больше 22:00, когда опустился финишный флаг. Автомобили Shelby заняли первые пять мест. Восемь недель подготовки – и вот наконец клетчатый флаг положен к ногам Генри II.
На Аллее победы Коринна Тсопей, мисс Вселенная из Греции, вручила Майлзу и Руби кубок, после чего началось празднование.
– Нализался я тогда в говно, – вспоминал Шелби.
Впрочем, с учетом недосыпа и пустого желудка ему и нужно-то было совсем немного. Майлз вообще никогда особо на выпивку не налегал, а вот Руби, будь его воля, залез бы в бутылку Jack Daniel's и не вылезал оттуда. Рот Лео Биби, из которого торчала сигара, весь вечер был растянут в улыбке от уха до уха.
Первые полосы газет, вышедших на следующее утро, не особо радовали новостями политики: шаткое положение президента Джонсона во Вьетнаме спровоцировало панику в конгрессе, а Мартин Лютер Кинг призывал к миру после шокирующего убийства Малкольма Икса в нью-йоркском Гарлеме. Единственным, что хоть как-то могло порадовать читателей, были новости спорта: американский автомобиль впервые за 40 с лишним лет одержал победу на одной из самых престижных мировых гонок.
Глава 14
354 км/ч: февраль – июнь 1965 г.
Официант в таверне Il Cavallino поставил на стол перед Энцо Феррари тарелку. Простое блюдо: только рыба и рис. В этот день отобедать с хозяином был приглашен журналист The New Yorker – тот редкий случай, когда Феррари был в настроении излить душу и пофилософствовать.
– Женщины более умны и властны, чем мужчины, – сказал Феррари. – Мужчины живут своими страстями, и это делает их жертвами женщин. Этторе Бугатти, великий гонщик, создатель гоночных автомобилей и утонченный джентльмен, как-то сказал мне: «С технической точки зрения идеальной машины не существует. Единственная идеальная машина – это женщина».
Есть ли у Феррари друзья?
– В самом этом слове – «дружба» – есть нечто отталкивающее. Для меня оно значит что-то возвышенное, совершенное, но в реальном мире это не так. У меня нет друзей.
Ну, тогда общественная жизнь?
– Тоже нет. Жизнь вообще пролетает быстро. Если вы хотите довести начатое дело до какого-то значимого результата, нельзя терять ни минуты. Возможно, автомобили Ferrari не такие шедевры, какими бывают великие произведения живописи и скульптуры. Мои машины – это плод работы многих людей, которые воплощают в жизнь саму идею Ferrari.
Может быть, религия?
– Я предпочитаю жизнь со всеми ее проблемами и противоречиями, а не религиозную веру. Чтобы взглянуть правде в глаза, требуется смелость. Мы становимся полноценными людьми лишь тогда, когда перестаем отворачиваться от правды. Глупец тот, кто заявляет: «Все прекрасно, продолжаем в том же духе». Есть две категории людей, которые не задают себе вопросов: те, у кого нет совести, и те, кто религиозен. Для меня религия – это действие. Иногда, проезжая ночью по автостраде и глядя на звезды, я ощущаю, что должно быть нечто бесконечно великое, создавшее весь этот гигантский механизм. Что-то существующее вне материи. И это совсем не то, о чем рассказывают в воскресной школе. Более того, я не верю, что эта высшая сила, если она существует, непременно добродетельна. Она может быть и злонамеренной.
