В Летной академии Севан слышал сплетни о сокурснице, не говоря уже о том, что недавно тщательно изучал ее досье. Альконцы придавали немало значения наследственности. Сведения о происхождении, как и многое другое, досконально фиксировались в Семейном реестре. Детей с неполной картой или записями о преступлениях родственников ждала непростая жизнь.
Ироничная, статная, с тяжелой косой и глазами оттенка шлифованной стали, Мария числилась среди лучших и всем помогала. Доброта наделяла ее какой-то особенной светлой силой. Севан не считал сокурсницу привлекательной – он любил блондинок – и называл «подругой». Ему казалось, они похожи: дочь порицаемой обществом женщины и сын обезумевшего таксидермиста.
Судьба шутя продемонстрировала, что гитец ошибался. Между вольным капитаном с джаллийским материковым сертификатом в кармане и искалеченным джентльменом Службы – разлом бездонной Тени.
Севан доставил на итоговый вылет Марии приказ об ее увольнении по просьбе асессора Коронной Коллегии. Вызвался добровольцем и выполнил свой долг. Сокурсники посмотрели косо, словно не видели неуловимого преломления лучей обязанностей внутри кристалла человеческих взаимоотношений. Кто-то все равно принес бы капитану Родиону Аксаневу злополучный конверт. Кто-то все равно поймал бы Марию с Дланью. На кого-то все равно взирали бы с неприязнью.
За любым решением всегда – человек. Севан не испытывал чувства вины. Он сделал правильный выбор.
Мария ненавидела проигрывать. Получив вызов, она шла ради победы на невозможные риски, точно лишившись инстинкта самосохранения. Без ее упорства Служба не вмешалась бы в мятеж вовремя.
Понимала ли это леди Риволл? Знал ли о корнях Марии лорд Корвунд? Увидев обеих, он не мог не заметить сходства.
Севан терялся в догадках.
Тишину просторного зала приемной нарушали лишь шаги медсестер и храп с единственного дивана. Севан удивленно остановился. Леди Риволл нетерпеливо сверилась с наручными часами:
– Только в северном корпусе госпиталя так тихо. Прочие гудят, но врачей и коек предостаточно. А эти… наотрез отказались уходить. Спасибо, что не притащили свою курицу. Поторопимся. К часу приедут Альберт и А́ндрий. Его Величество тоже заинтересован, но ему небезопасно покидать Аркон.
– Курицу… – обескураженно повторил Севан.
«Невероятно…» – он покачал головой. Две стремительные, как ураган, женщины воистину были одинаковыми. Ему не раз говорили, что леди Риволл не любила расшаркиваний, но он не предполагал в ней… такой граничащей с грубостью прямоты, отнюдь не свойственной альконской аристократке. Понятно, почему ее раздражала внучка.
Диван занимала команда «Аве Асандаро». Наверняка торчали в госпитале с тех пор, как Марию положили под капельницу, будто их присутствие могло ее вылечить. Вильгельм Горрент откинулся на спинку и храпел. Константин Ивин, напротив, свесил голову на грудь и дышал ровно, спокойно. Устин Гризек разлегся поперек обоих с открытым ртом. Ашур дремал на ветке за окном – «курица» притащилась сама.
Перед госпиталем ждал служебный «рейл».
Леди Риволл села в водительское кресло, Севан – рядом, и она на высокой скорости повела экипаж к носу Венетры.
Город успокоился, но его уродовали отметины ночных столкновений. Белые стены домов замарала копоть; кое-где еще поднимались к небу столбы дыма. Витрины пестрели антимонархическими призывами, окна щерились трещинами. Отмывавший вывеску антикварной лавки грузный мужчина проводил «рейл» настороженным взглядом, однако в основном встречались рабочие городских служб и волонтеры. Простые обыватели прятались по домам.
На улицах громоздились баррикады. Леди Риволл дважды меняла маршрут, сквозь зубы комментируя труды мятежников. Когда «рейл» выехал на серпантин, Севан увидел на склоне промышленный район. Сход лавины крепко засел в голове, и его снова передернуло. Остовы домов склепами высились над застывшими потоками грязи. Среди руин бродили обездоленные люди и лавировали экипажи медицинских бригад; мелькали оранжевые спецовки спасателей. Севан машинально поискал глазами ребенка из видения, но, конечно, не нашел.
– В каком состоянии квартердек? – спросил он.
– Цел. Хуже всего пришлось рабочим и среднему классу. Барон Эмрик Архейм знал, кто не готов к мятежу и кого проще разозлить. Даже самого лучшего саблиста толпа повалит на землю и банально забьет вырванными из мостовой булыжниками.
– И чем жестче мы пытались бы ее подавлять…
– …тем скорее беспорядки стали бы войной.
Севан кивнул. Он не знал, как именно Служба подаст события обществу, но не сомневался – выгоднейшим для его величества образом. Леди Риволл знала подход к соотечественникам. Ее уважали за то, что после гибели супруга в Гражданской войне она собрала ополчение и не пускала мятежников в графство, пока силы Короны не разгромили восставших.
– Почему вы сами приехали за мной, а не отправили кого-нибудь?
– Вы знаете ответ.
«Не за вами», – услышал Севан.
– Сегодня все слишком устали, чтобы всматриваться, – леди Риволл пожала плечами. – Другой возможности могло и не представиться. Но вы… мистер Параноик. Я вас недооценила.
Гитец смешался. Леди Риволл обидно рассмеялась и вырулила на полубак Венетры.
Выйдя из экипажа, Севан не сразу нашел вход в помещения Службы. Они располагались внутри корабля – снаружи виднелась лишь одноэтажная надстройка с коваными украшениями на иллюминаторах и орнаментированной массивной дверью. Оплетавшие наличники узоры в виде сов и дубовых листьев появились по прихоти первого руководителя венетрийского отделения.
Леди Риволл с Севаном подошли к двери, и им открыли. В холле, не обращая внимания на двух агентов, ходил сухощавый альконец – Роман Тенев, бессменный секретарь лорда Корвунд.
– Добрый день, вас уже ждут, – сказал он и направился к лифту в центре холла.
Три человека с трудом поместились в маленькую квадратную кабину с ажурными стенами: снова дубовые листья, снова совы. Тенев запустил механизм поворотом колеса на двери, и лифт поехал вниз. Мимо пассажиров проплыли древние переборки с потускневшими от времени заклепками и покрытые вековой пылью трубы внутренних коммуникаций с безжизненными датчиками. Венетра давно умерла как корабль, а Службу не интересовали артефакты.
Леди Риволл вышла первой, толкнула единственную дверь на палубе – в обзорный зал на носу.
Севан прищурился. Каюту с большим овальным столом заливало солнце. Она опасно нависала над ущельем – гигантский иллюминатор смотрел на подпиравший горизонт кряж. Полдень смыл тени, и скованные льдом пики сливались с бледневшим в вышине небом. Властвовали белый, черный и зеленый: снег, камень, сосны. Катуэйские горы во всем великолепии.
– …ничего нельзя было сделать! Я даже не заметил, пока не сработало! – в запале договорил просветленный-чтец Колин Лелев.
Услышав Колина, Севан дернулся. Он забыл про него, Янниса Ропулуса, остальных агентов и Георгия Гейца. Последние трое хотя бы находились в диспетчерской, когда появилась леди Риволл. Однако не сообщить о раненых – серьезный промах. Севану полагалось сказать о них сразу после возвращения связи, или в худшем случае, едва очнулся в госпитале. Он попросту забыл о Колине и Ропулусе, и халатность не оправдать запечатанной интуицией.
