Алеманд дотронулся до козырька фуражки и зашептал молитву. Мария наклонила голову. Она молча смотрела, как огонь превращал воспоминания в пепел. Маленькое графство, зеленые луга, тенистые леса и звенящие на шиверах реки. Аэродром в чистом поле, пешие прогулки, вдумчивые беседы у камина с Коршуном и Антонием под красное вино в пузатых бокалах…
Ей нравились те дни. Она чувствовала себя счастливой, как никогда потом.
По щеке скатилась единственная слеза.
Алеманд, поколебавшись, сделал шаг назад, осторожно приобнял ее за плечи и притянул к груди. Узкие лопатки вздрогнули, но Мария не вырвалась, не скинула его руки – замерла, затихла.
От черных волос сегодня пахло не духами и бренди, а дюралюминием и свежим ветром. Аромат пьянил. Мария простит ему «дочь ненормального россонца» – он сделает все, чтобы простила.
Письмо догорело. Последние струйки дыма растворились в небе.
* * *
Добрый вечер, отец.
Я знаю, раньше не обращалась так вслух, но, верю, ты простишь мне маленькое нарушение этикета. Кощунственно предполагать между нами кровное родство. В отличие от моего настоящего отца, ты всегда отвечал за свои решения, слова и поступки.
Я ни разу не связывалась с тобой со дня итогового вылета и сожалею об этом. Однако стоять в шаге от цели и оказаться отброшенной назад без права оспорить приговор – губительное чувство. Внутри вспыхнуло столько ярости, обиды, горечи, что самый близкий и родной мне человек превратился лишь в свидетеля моего унижения.
Я годами убеждала себя, будто ты не примешь вспыльчивую угонщицу обратно, хотя внутри знала: понял бы, простил и помог вернуться домой с достоинством.
Я была несправедлива.
Я бросила Антония, не попрощавшись, и разочаровала его, может, даже сильнее, чем тебя. Он искал встречи, но я не отвечала на звонки и письма – слабовольно спряталась, не желая бередить раны. Я упустила шанс в действительности стать твоей дочерью. А мне хотелось, по-настоящему хотелось иметь такого отца. Я тобой восхищалась.
Восхищаюсь до сих пор.
Вместо извинений я потратила годы, стараясь доказать, что Летная академия лишилась лучшего пилота. Зачем? Кому?.. Дважды выиграла, едва не разбившись, Фелиманские гонки; научилась стрелять, как Молчаливый Братишка, и драться, точно цверг, – размазывала каждого, кто бросал мне вызов. Раньше я росла над собой ради Альконта, но моя преданность королевству отступила на второй, третий… десятый план. Я стала просто капитаном, способным круче других справиться с делом.
Я полюбила свободу. Вольный ветер. Возможность выбирать направления, друзей, работу. Сбросила цепи прошлого и больше не хотела к нему возвращаться. Через миг никогда и не обернулась бы назад… Но Альконт опять ворвался в мою жизнь – как прежде напористо, властно, авторитарно… Такова душа нашего королевства.
Должна тебе сказать: мне предложили вернуться.
Нелепо? Немного.
Я давно не прежняя идеалистка, пусть и продолжаю бережно хранить твои наставления. Они сотворили меня наравне с позорными записями в карточке Семейного реестра и предубеждениями, против которых я борюсь. Порой эта борьба выжимает до капли.
Ты знаешь меня. Ты знаешь, как я отвечу.
Надеюсь, я достаточно хороший командир, чтобы за мной пошла и моя команда.
Твоя дочь,
капитан Мария Гейц.
2015
В гостиной виллы на россонском побережье Алхимик аккуратно водит паяльником внутри металлической руки Эдуарда, соединяя провода. Монокуляр и кожаный фартук придают ей легкое сходство с Часовщиком. Альконец сидит в кресле и ждет, когда она закончит с ремонтом.
– Готово, – Алхимик откладывает паяльник, снимает монокль и фартук, берет с журнального столика дымящуюся трубку. – Проверяйте.
Эдуард крутит кистью, пару раз сжимает металлические пальцы в кулак.
– Лучше прежнего.
– Превосходно, – она защелкивает плечевую крышку и, выходя на балкон, затягивается.
Бриз качает подол легкой юбки и шевелит кончики волос. Эдуард задумчиво смотрит на хозяйку виллы. Он с Алхимик уже много лет, но до сих пор не может предугадывать ее решения.
– Сворачивайте проект и уберите следы нашего присутствия в Альконте, – распоряжается она.
Эдуард напрягается. Он не ожидал подобного поворота.
– Ситуацию еще легко обернуть против Маркавина. Я проделал огромную работу: влияние, люди, оружие…
– И потеряли подавляющее большинство легких и тяжелых фигур партии, – обрывает Алхимик. – Достаточно игр. Убили Часовщика. Мне нужны абсолютно все ресурсы. Нужно выяснить, кто и как.
– Часовщика?.. – Эдуард переводит взгляд на свой протез. – Серьезная потеря… Гениальный человек… Был.
– Со мной связались двое его людей. Они чудом спаслись. Кто-то натравил на Часовщика убийц – и это угроза самой Организации, – Алхимик упирается обеими руками в ограждение балкона, с силой прикусывает мундштук. – Они направляются к «Наследнику Кирия». Прибудут – доставите ко мне, а штаб уничтожите.
– Алхимик, вы торопитесь…
– Погиб король, – напоминает она.
– В Северном Данкеле, – возражает Эдуард. – Мы не знаем, что там на самом деле происходит…
– Вот и узнаем. Прибирайтесь, увозите всех с «Наследника» и доставьте мне людей Часовщика.
Эдуард на пару секунд прикрывает глаза. Потом встает, натягивает рубашку на металлическую руку и неспешно застегивает манжету. На журнальном столике перед ним шахматная доска – фигуры еще не расставлены снова после завершенной партии. В глазах альконца горят опасные огоньки.
Алхимик не видит этого. Она продолжает смотреть на Великий Океан, бесконечный, но равнодушный к ее тревогам. Табак горчит во рту. Часовщик много для нее значил. Она по-прежнему не знает, чем закончился их последний проект, но ответ ей по-прежнему важен.
– Ваше слово – закон, Алхимик.
Эдуард не добавляет «для меня». С него хватит ее приказов.
Эпилог
– …Пока жива, добровольно и верно. Так надлежит мне поступать во всем как преданному воину Его Величества и не нарушать присяги из-за корысти, родства, дружбы или вражды. Ниже подписываюсь и клянусь.
В абсолютной тишине скрипнул росчерк золотого пера.
– Мы принимаем вашу присягу, капитан Гейц, – прозвучало в ответ. Эхо слов разнеслось под сводами парадного зала Адмиралтейства.
Марию и Его Величество Алега VI Маркавина разделяли кафедра, где лежали устав Королевского флота и подписанный теперь приказ, и две ступени. Он сидел в кресле на возвышении. Позади – флаги, альконский и Кирийский, и фреска с изображением Белого Солнца.
