Величайшим удовольствием для меня было бы, если бы Вы оставили под моим командованием полк, который я надеюсь привести к победе. Если великий Наполеон простит мне, я отказываюсь от звания генерала, ибо звания полковника для меня достаточно.
Затем Сурд подписал письмо левой рукой, взобрался на своего коня и ускакал вслед за своим полком, еще преследовавшим британский арьергард. Его рана зажила, и Сурд дожил до 1849 года. Полковник был ранен в Женапе, в конном бою, который оказал сильное впечатление на многих британских очевидцев. Британская кавалерия была вооружена шпагами и саблями, а у французов имелись пики. Этими пиками перегораживали узкую улочку между двумя домами. Для атакующих такая стальная изгородь становилась почти непреодолимой преградой. Британским гусарам, 7-му полку, было приказано атаковать французов, которые беспокоили британо-голландские силы и подошли слишком близко к их позициям. Главный сержант Коттон вспоминал, что уланы считались «худшими клиентами, с какими только доводилось иметь дело».
Когда мы начали атаку, их пики стояли торчком. Едва мы подошли к ним на корпус или два, они наклонили пики и взмахнули флагами, так что несколько лошадей шарахнулись.
Флаги, о которых он говорил, были флажками, которые крепились сразу под узким стальным наконечником пики. Атака 7-го гусарского захлебнулась. Они понесли жестокие потери, затем снова понесли потери, когда пытались атаковать вторично. Выживших преследовала смешанная группа из уланов и кирасиров, их остановила только атака лейб-гвардейцев – более тяжелой кавалерии, которая смогла пробиться сквозь острия длинных пик и порубить французов своими длинными палашами. Пика была полезным оружием, особенно во время преследования, но ее слабость в том, что, если противник увернулся от острия, улан оказывается практически беззащитным. Тем не менее британцев так впечатлила работа французских уланов, что после войны они создали собственные уланские полки.
Лейб-гвардейцы остановили погоню, но больше всего людям Веллингтона помог дождь. «Грязь на дорогах была так глубока, – рассказывал Ипполит де Модюи, императорский гвардеец, – что сохранять строй в наших колоннах не оставалось никакой возможности». Лейтенант Жак Мартен, офицер французской пехоты, так описывал этот беспорядок:
Внезапно на нас налетела такая буря, какой я никогда не видел… За несколько минут дорога и равнина превратились в одно сплошное болото, которое становилось все более непроходимым, потому что буря продолжалась весь остаток дня и всю ночь. Люди и кони тонули в грязи по колено. В наступающей тьме солдаты перестали друг друга видеть, батальоны смешались и всякий солдат шел как мог и куда мог. Армии больше не было, осталась толпа.
Французская погоня превратилась с борьбу со стихией и грязью. Основная часть пехоты шла полями, предоставив мощеную дорогу пушкам. Все старались проложить собственную колею, чтобы не наступать в грязь, взбитую теми, кто шел впереди. В результате войска разбрелись так широко, что до утра не могли собрать своих подразделений. А дождь все шел. Затем, к вечеру, передовые части французской конницы взобрались на возвышенность и внезапно были встречены пушечным огнем. Стояли сумерки, от низких туч небо неестественно потемнело, хлестал дождь. И оттуда, из сумрака, показались внезапные вспышки орудийных выстрелов, и над долиной полетели бомбы, оставляя за собой тонкий след дыма от горящих запалов, а пламя из орудийных жерл осветило весь гребень к северу. Бомбы взорвались, не причинив особого вреда, а некоторые и не взорвались, потому что их запалы потухли, проглоченные жидкой грязью. Пушечный огонь прекратился так же внезапно, как и начался.
До сих пор британские пушки стреляли только от дороги, но теперь передовые конные отряды французов увидели вспышки выстрелов вдоль всего гребня, скрытого дымом и занавешенного проливным дождем. Они знали, что означает этот дым, – противник убрал пушки с дороги и расставил вдоль гребня, который теперь собирается защищать. Британцы решили остановиться, и погоня закончилась. Перед французами стоял герцог Веллингтон и его армия.
Им было предложено сразиться в месте под названием Мон-Сен-Жан.
Четыреста лет назад возле деревни под названием Азенкур английская армия ожидала сражения с французами. Той октябрьской ночью дождь лил и лил и небо содрогалось от раскатов грома. Дождь промочил все насквозь, а утром, когда он закончился, поле, где англичане ожидали битвы, превратилось в жидкую грязь. Именно грязь определила победу над французами, которые с грузом доспехов по 20–30 килограммов на каждом брели по колено в грязи, чтобы добраться до врага. Вязкая грязь обессиливала, так что, когда они добрались до линии Генриха V, их просто безжалостно изрубили.
И в воскресенье, 18 июня 1815 года, долина к югу от Ватерлоо оказалась покрыта грязью. То было знамение.
Либо император не знал историю, либо решил, что дождь за день до битвы знамением можно не считать. За предыдущие два дня он уже наделал ошибок, но пока не растерял самоуверенности. Генерал Фуа позже вспоминал предсказание Наполеона:
Пруссаки и англичане не смогут соединиться, вероятно, еще два дня после битвы при Флерю [Линьи], учитывая и тот факт, что их преследует значительное количество войск. Мы будем только рады, если англичане решат остановиться, потому что сражение, которое за этим последует, прославит Францию в истории!
Какая разница с On a perdu la France!, хотя эта гневная фраза была брошена в ярости, когда Наполеон увидел, какую возможность упустил Ней. Однако, несмотря на упущение, Наполеон оставался очень самонадеян, поскольку знал, что пруссаки отступают на восток и их преследует маршал Груши, в то время как Веллингтон легкомысленно предлагает сразиться.
Огонь моей артиллерии и атака моей кавалерии заставят врага открыть позиции. И, когда станет понятно, что англичане дают слабину, я направлю прямо на них Старую Гвардию.
Со стороны Наполеона было весьма недостойно делать такие высокомерные утверждения. Его тактика в воскресенье 18 июня была отнюдь не такой простой, как он предсказывал, но и она служит признаком самонадеянности. Французы располагали превосходным разведывательным ресурсом среди франкоговорящего населения Бельгии, и Наполеону наверняка доложили, что армия Веллингтона была хрупкой коалицией, в то время как армия императора держалась на испытанных в боях ветеранах. Той ночью Наполеон боялся, что Веллингтон ускользнет в потемках и французы останутся без великой победы. «Дождь лил ручьями», – отмечал Наполеон в мемуарах.
Несколько офицеров, отправленных на разведку, и некоторые из шпионов подтвердили, что англо-голландское войско не движется… Двое бельгийских дезертиров, только что покинувших свой полк, рассказали мне, что их армия готовится к сражению и никакого отступления не происходит, что Бельгия молится о моей победе и что англичан и пруссаков здесь равно ненавидят… Вражеский командующий не мог бы придумать ничего хуже для себя и для своей страны, чем остаться на позициях, которые он занял. Позади него чаща Суаньского леса, и, если его побьют, отступать будет некуда… Светает. Я возвращаюсь к себе в штаб, крайне довольный ошибкой, которую совершает вражеский командующий… Так будет ниспровергнута вся британская олигархия! Этот день движет Францию к самой славной, самой значительной и грандиозной победе!
