Но на что это повлияло? Наполеон был уверен, что пруссаки не смогут соединиться с Веллингтоном еще по меньшей мере два дня, он считал, что у него девять шансов из десяти выиграть сражение. И наконец, к 11 часам, земля была признана достаточно высохшей, чтобы вести артиллерийский огонь.
С него все и началось. Можно подумать, что, располагая в мемуарах такой массой свидетельств очевидцев того ужасного дня, мы можем с точностью сказать, где и как началась битва, но это не так. Некоторые считают, что первой выстрелила британская пушка, другие говорят, что французская, но нет единого мнения, в какое время чьи пушки начали стрелять. Наиболее признанной считается версия, что около двадцати минут двенадцатого открыли огонь пушки на левом фланге французов. Ну а там и остальные прекрасные дочери императора стали палить, окутывая густым пороховым дымом La Belle Alliance до самой крыши. Джонни Кинкейд и его стрелки несли дозор в песочной яме через дорогу от Ла-Э-Сент, где находились войска доблестного Королевского германского легиона. Позиция стрелка далеко перед линией обороны британо-голландских войск позволяла ему прекрасно видеть первые маневры сражения. Он рассмотрел массу французской пехоты в голубых мундирах, наступающей через рощу по направлению к Угумону. Затем началась пушечная пальба. «Бог весть откуда прилетело ядро и отняло голову человеку справа», – писал он. Теперь он увидал перед собой «бесчисленные точки», которые оказались артиллерийскими орудиями. Эти точки исчезали в выпущенном ими дыму, а потом над головой ухали ядра, бившие в вершину гребня.
Мы видели, как сам Бонапарт встал у края дороги, прямо перед нами, в окружении множества штабных. И каждый полк, проходя мимо него, сотрясал воздух криками: Vive l’Empereur!
[19] и продолжал кричать, двигаясь дальше. На фоне грохота их артиллерии, под «рубидуб» барабанов и «тан-та-ра-ра» горнов, их усиливающиеся крики, похоже, говорили о том, что они собираются выскрести нас отсюда.
Так оно и было. Кинкейд написал: «Особенно впечатлял контраст с нашей стороны, где царило строгое молчание».
Но строгое молчание закончилось. Началась битва.
Блюхер решил в первую очередь отправить на помощь Веллингтону 4-й корпус. То было здравое решение, потому что эта часть его армии не пострадала в сражении при Линьи. Корпус был готовым к сражению, небитым, но, к несчастью, самым удаленным от Мон-Сен-Жана. Он выступил на заре и почти сразу столкнулся с проблемами, потому что булочник в Вавре, разжигая печь, умудрился спалить свой дом и булочную. Единственная улица города, достаточно широкая, чтобы по ней могли пройти обоз и артиллерия, пролегала мимо горящего дома. На сцену выкатили две городские пожарные повозки, ручные насосы, а прусские солдаты помогали тушить пламя, но пожар задержал их на два часа, потому что огненная стихия не позволяла безопасно пройти повозкам.
Задержка означала, что 2-й корпус армии Блюхера также должен был выступить с задержкой, дожидаясь, пока отбудет генерал 4-го корпуса, генерал фон Бюлов. Тем временем Блюхер отправил сообщение барону фон Мюффлингу, связному офицеру, приближенному к Веллингтону: «Я прошу вашу милость сообщить герцогу Веллингтону от моего имени, что как бы ни был болен, намереваюсь сам идти во главе моих войск». Блюхер все еще страдал от последствий падения с коня при Линьи, но, как он писал позже: «Скорее я привязал бы себя к лошади, чем пропустил битву». Начальник его штаба, фон Гнейзенау, человек гораздо более осторожный, добавил к этой депеше собственное письмо с вопросом к фон Мюффлингу: как он полагает, Веллингтон в самом деле намерен драться или герцог просто развернет Наполеона против прибывших прусских частей и использует их как прикрытие, а сам отступит?
В то время дороги из Вавра в Мон-Сен-Жан были ужасны – скорее проселки, петлявшие меж холмов. Путь указывали местные пастухи, но все равно добираться приходилось долго и трудно. Подполковник фон Райхе, штаб-офицер, вспоминал:
В низинах дорогу пересекали глубокие овраги, которые следовало преодолеть. По обе стороны стоял почти непроходимый лес, так что обойти дорогу не представлялось возможным. Продвигались очень медленно, особенно в тех многочисленных местах, где люди и кони могли идти только колонной по одному, а пушки удавалось передвигать с величайшим трудом. В результате колонны чрезвычайно растягивались, а когда позволяла дорога, передней части колонны приходилось останавливаться и ждать, пока подтянется задняя.
Впереди ждала отчаянно сложная и обрывистая долина реки Лан – место, в котором небольшой французский отряд мог бы остановить целую армию. Однако конные разъезды Блюхера уже пересекли долину и обнаружили, что она не охраняется. Путь на Ватерлоо был открыт.
А поздним утром, как только сам Блюхер выехал из Вавра на запад, в холмах раздалась канонада.
В 13 километрах к югу от Вавра маршал Груши заканчивал поздний завтрак, когда услыхал грохот пушек. Он отложил блюдо с земляникой и вместе со штабными офицерами вышел в сад, прислушиваясь к далеким звукам. Кто-то предположил, что это гром. Кто-то встал на четвереньки и приложил ухо к земле. Теперь канонада была слышна отчетливо и доносилась с запада. Генерал Жерар принялся убеждать маршала скорее возвращаться и идти на звук, но маршал это предложение отверг. «Скорее всего, это работает арьергард», – ответил он, предположив, что Веллингтон отступает с Мон-Сен-Жана, как это было в Катр-Бра днем ранее. Жерар, опытный и искусный воин, стал настаивать, что следует идти на звук пальбы, но Груши отказался наотрез. Жерару в этой войне не везло. Он командовал 4-м корпусом армии Наполеона, и по его рекомендации командиром бригады в этом корпусе был назначен генерал Луи-Огюст-Виктор Бурмон. Роялист Бурмон дезертировал, как только французы перешли границу. Он сдался пруссакам и рассказал им все, что знал о планах Наполеона. И теперь Груши не послушал мудрого совета Жерара. Груши было приказано направляться прямо в Вавр и он, окончив завтрак, повиновался. Его войска продолжили путь на север.
В 20 километрах к западу началось побоище.
7. «Большие ботинки не выносят грубости!»
Многих удивляет, почему же герцог Веллингтон не усилил занимаемый им низкий гребень земляными укреплениями, особенно бастионами, которые могли защитить его артиллерию от императорской, сильно превосходящей по количеству пушек? Было бы трудно построить бастионы во время проливного дождя, хлеставшего в ту ночь, но все же осуществимо. Возможно, укреплений не было выстроено потому, что герцог не хотел вынудить Наполеона обойти британские позиции с фланга. Герцог хотел, чтобы его атаковали в лоб. В случае прямой схватки пехота против пехоты Веллингтон был полностью уверен как в своих «красных мундирах», так и в батальонах Королевского германского легиона. «Этих, – как он позже сказал кому-то, – у меня более чем достаточно». Однако среди пехотинцев было и слишком много необстрелянных, неопытных, и заставлять их покинуть комфортный обратный склон и маневрировать на открытой местности под пушечным обстрелом перед ветеранами Наполеона значило обречь их на панику и разгром. Герцог опасался открытого правого фланга за Угумоном, поэтому не предпринял ничего, чтобы сделать гребень неприступным. Он хотел атаки вдоль дороги и лобового столкновения.
