Французы знали все о сферическом картечном ядре, но им никак не удавалось скопировать его. Картечь изобрел Генри Шрэпнел, королевский артиллерийский офицер. Это была бомба, которая взрывается над противником, поливая его ливнем мушкетных пуль. Когда бомба была исправной, то все шло хорошо, но неисправная сеяла смерть сразу же. В 1813 году на Пиренейской войне одно шрапнельное ядро убило всех людей и лошадей французской орудийной команды. Иногда трение между порохом и пулями внутри ядра приводит к тому, что ядро взрывается прямо в канале ствола. Эту проблему не могли решить полстолетия, но, к счастью для артиллеристов, такое случалось редко, и шрапнельное ядро считалось относительно надежным. Однако толк от него был, только если пушкарь отрезал шнур запала до нужной длины, то же искусство требовалось и для обращения с бомбами. А бомба представляла собой просто железный шар с порохом и запальным фитилем. Фитиль продевался в отверстие в шаре и загорался при выстреле. Если обрезать фитиль слишком коротко, бомба взорвется на полпути и никому не причинит вреда. Если шнур слишком длинный, то бомба приземлится с горящим, искрящимся фитилем и храбрый человек может потушить его. Правильная длина фитиля зависит от расстояния до цели. Осколки от бомбы разлетаются на 18 метров. Все артиллеристы при Ватерлоо были экспертами в обрезании фитиля, но от обеих воюющих сторон имеется множество свидетельств о низкой эффективности бомб из-за грязи. Майор Жан-Батист Лемонье-Делафос, штаб-офицер, находился на левом фланге, вдали от «гран-батареи», стрелявшей по британскому гребню. Он следил за сражением за Угумон, а сразу за ним находилась бригада карабинеров – тяжелая кавалерия, подобно кирасирам, носившая нагрудники и высокие кавалерийские ботинки с голенищами. Холм, где расположился Лемонье-Делафос, находился под обстрелом британо-голландских пушек, расположенных над Угумоном. Многие их снаряды падали посреди кавалеристов. Лемонье-Делафос вспоминал:
Чтобы выйти из зоны обстрела, бригада передвинулась влево, насмешив генерала Фуа: «Однако! Большие ботинки не выносят грубости!» Мы встретили ядра, не двинувшись с места. Они обдавали нас грязью и мокрой землей, оставляя борозды, похожие на следы от колес. В этом нам очень повезло, потому что многие снаряды зарывались в землю или тонули, пока катились в грязи.
Канонада над Угумоном свидетельствует, что битва при Ватерлоо – не ряд отдельных событий, не акты в пьесе. Ватерлоо часто описывают таким образом: акт первый – атака на Угумон; акт второй – атака корпуса д’Эрлона. Однако эти два события конечно же происходили в одно и то же время. Пока корпус д’Эрлона угрожал левому флангу Веллингтона, на правом тоже царили дым, стрельба и смерть. Всего этого герцогу досталось изрядно. Из-за дыма он был лишен четкого обзора, почти ничего из происходящего при Угумоне видно не было, потому что возвышенность закрывала шато от командного пункта на гребне. Французские ядра и бомбы летели мимо него, а в ушах звучали не пушечные залпы и взрывы, а крики раненых, барабаны на дальнем гребне и звуки игравших с обеих сторон полковых оркестров. Один офицер рассказывал, что воздух дрожал от летящих ядер и бомб и раскалялся от выстрелов больших пушек. Ощущалось это, как если бы вы решили войти в нагретую печь. Герцог обладал великим талантом оставаться спокойным в подобном сумбуре, концентрироваться на важном и отметать несущественное. Он знал, что главная атака придется на левый фланг, поэтому проехал вдоль этой части гребня, чтобы проинспектировать войска, которым придется выдерживать атаку, но разбираться с угрозой доверил командовавшему здесь генералу Пиктону. Он знал Пиктона и доверял ему, так же как доверял Макдонеллу в Угумоне. Он разглядывал дальний гребень в подзорную трубу, пытаясь понять, что замышляет Наполеон, однако он наводил окуляр и на восток.
Тем же занимался и Наполеон, потому что оба они ждали подкрепления. Веллингтон знал, что ему нужны войска Блюхера, он никогда бы не остался на этом низком гребне Мон-Сен-Жан, если бы ему не пообещали помощь прусской армии. Наполеон ждал корпус Груши, его 33 000 человек и 96 пушек дали бы ему перевес в численности и позволили победить человека, незаслуженно носившего титул покорителя покорителя мира.
И вот далеко на востоке, откуда обоими ожидалась помощь, показались войска.
Эти войска находились в 10 километрах, а день выдался облачный, временами дождливый. Герцог Веллингтон вспоминал, что ему 50 раз за день пришлось снимать и надевать плащ, поскольку дождь прокатывался над полем битвы. Даже в ясный день на таком расстоянии трудно разглядеть штандарты, а дожди и завеса дыма делали это вовсе невозможным. Видно было только выезжавших из леса всадников в темной униформе. Однако Наполеон уже знал, кто это.
То были пруссаки, авангард корпуса фон Бюлова, а Наполеон это знал, потому что его конные разъезды захватили прусского офицера, везущего письмо Веллингтону. Посыльного привели к Наполеону, и тот поведал императору, что прусская армия провела спокойную ночь в Вавре, где никаких французских войск не обнаружили. «Мы решили, что они отправились в Плансенуа», – сказал посыльный, имея в виду, что пруссаки решили, будто Груши не стал их преследовать, а вернулся обратно к Наполеону. Плансенуа был деревней позади правого крыла Наполеона.
Наполеон уже понимал, что Груши ничего подобного не сделал. В то утро спозаранку Груши отправил письмо, и письмо это было почти таким же путаным, как и приказ Наполеона самому Груши:
Сир, все сообщения и сведения подтверждают тот факт, что враг отступает в Брюссель, чтобы собрать силы или соединиться с Веллингтоном… К счастью, погода этой ночью была столь ненастна, что они не могли уйти далеко… Я сейчас собираюсь двинуться на Сарт-а-Вален, откуда направлюсь к Корбэ и Вавру.
Другими словами, Груши понятия не имел, где находятся пруссаки и что они делают, и он собрался на север, воображая, что из Вавра пруссаки двинутся в Брюссель. Определенно, он был не в той диспозиции, чтобы остановить Блюхера на пути к Мон-Сен-Жану. Все это Наполеон уже должен был понимать. Пруссаки подошли на помощь Веллингтону, их уже видно, а Груши все еще ползет в Вавр, но ответ Груши, который Наполеон продиктовал маршалу Сульту, поражает благодушием:
Ваше перемещение из Корбэ в Вавр согласуется с замыслами Его Величества. Тем не менее Император просит меня сообщить, что вам следует совершить маневр в нашем направлении и постараться оказаться вблизи нашей армии, прежде чем иные соединения окажутся между нами. Я не указываю вам определенного направления.
И снова смысл послания, мягко говоря, ускользает. Император одобряет то, что Груши все свои войска отправил на север, в Вавр, в то же время предлагает маневрировать на запад, чтобы не допустить соединения войск Блюхера с армией Веллингтона. Прежде чем отправить депешу, маршал Сульт добавил спешный и более осмысленный постскриптум:
Перехваченное письмо говорит нам, что генерал Бюлов собирается атаковать наш правый фланг. Похоже, что мы уже видим его войска… Значит, не теряйте ни минуты, отправляйтесь к нам и разбейте Бюлова, которого вы сейчас ловите.
«Не теряйте ни минуты, отправляйтесь к нам». Это совершенно ясное указание Груши спешить на запад, на императорскую битву, и атаковать пруссаков, потому что они подходят к правому флангу Наполеона. Эта депеша дошла до Груши только в середине дня, к тому времени он уже сражался с арьергардом, который Блюхер оставил в Вавре. 33 000 человек и 96 пушек под командованием Груши одерживали победу, но это ничего не значило, потому что настоящая битва – решающая битва – происходила на западе.
