Из нашего строя сразу послышались крики радости… Я дал шпоры своей старой храброй Погремушке, и мы помчались как ветер… Она попятилась на мгновение, потом рванулась вперед с громким ржанием и фырканьем и перепрыгнула заросли остролиста на бешеной скорости. Грандиозно смотрелся длинный ряд огромных серых коней, которые неслись, опустив головы, развевая гривы, взрывая дерн за собой. Горцы в красных мундирах и высоких шапках из медвежьей шкуры громко кричали, горнисты трубили атаку. За первой живой изгородью проходила дорога, затопленная, между высоких, отвесных берегов. Трудной задачей было спуститься на нее и не упасть, но падали очень немногие… Пересекая дорогу, мы все воодушевились и кричали: «Ура! 92-й! Шотландия навеки!»… Мы слышали, как играют шотландские волынщики… Я хорошо видел моего старого друга, главного волынщика Кэмерона, стоявшего в одиночестве на холмике и спокойно игравшего «Эй, Джонни, ты уже идешь?»
[22] на полную громкость… Я мчался во втором ряду. Держась покрепче, чтобы спуститься по склону холма среди колосьев, мы видели плюмажи горцев и слышали, как офицеры кричали им разойтись по отделениям. Еще миг – и мы уже были среди них. Бедные парни! Те, кто вовремя не отошел с дороги, были попросту сбиты… Все он были гордонцы, и когда мы проезжали среди них, они кричали: «Задайте им, “серые”! Шотландия навеки!» Моя кровь вскипела, и я крепче ухватился за саблю. Многие шотландцы хватались за наши стремена и в яростном исступлении неслись в битву вместе с нами. Французы издавали громкие, беспорядочные вопли. Тогда я и увидел первого француза. Молодой офицер от фузильеров замахнулся на меня клинком, но я отбил удар и сломал ему руку. В следующую секунду мы оказались в самой их гуще. Из-за дыма ничего не было видно и в пяти метрах… Французы дрались, как тигры… Однако, когда мы ринулись на них с крутого склона, им пришлось уступить. Потом те, что стояли впереди, принялись молить о пощаде. Они бросали мушкеты и срывали с себя пояса. Гордонцы врезались в них и погнали французов назад. Теперь я оказался в первом ряду, полегло много наших.
Королевские «шотландские серые» атаковали на восточном краю гребня. Французы наступали эшелоном из огромных колонн с запада, поэтому дивизия, которую атаковал Диксон со своими товарищами, еще не добралась до вершины гребня – и уже не доберется никогда, потому что огромные кони пробили кровавые бреши в рядах французов и обратили противника в бегство. Молодой Луи Канле шел в колонне, ближайшей к дороге на Брюссель, проводившей эшелонированную атаку. Когда его батальон проходил через долину, Канле пострадал от обстрела вражескими бомбами и видел барабанщика, продолжавшего бить в барабан, несмотря на потерю правой руки. Его колонна все-таки дошла до вершины гребня, и люди уже думали, что этого достаточно для победы, но лишь пока не достигли затопленной дороги, где были атакованы «королевскими серыми» – английским полком тяжелой кавалерии. Канле отмечал, что времени построиться в каре не оставалось, поэтому его подразделение было разбито.
И тут сказался огромный недостаток построения, которое выбрали французы. Колонна из батальонов в линии, идущих друг за другом, выглядит величественно, и, если повезет, сможет раздвинуться во внушительную линию и открыть сокрушительный огонь залпами, но батальону в трехрядной линии требуется масса времени, чтобы перестроиться в каре, и во время перестроения батальоны, идущие впереди и позади, будут мешать друг другу. Для построения в каре не было ни времени, ни места. Майор Фредерик Кларк, наступавший с «шотландскими серыми», вспоминал, что враг пытался построиться в каре, но «первое и ближайшее каре не успело завершить построения, как “серые” прошли его насквозь». Так британская тяжелая кавалерия влетела в паникующие колонны, и Канле вспоминал:
Началась настоящая бойня. Всякий солдат отделился от своих товарищей и сам сражался за свою жизнь. Штыки и сабли кромсали дрожащую плоть, мы сгрудились слишком тесно, чтобы стрелять.
Канле находился в тылу колонны, но кавалеристы проложили путь и туда и разбили батальоны на части. Канле вдруг обнаружил, что остался один и крайне постыдно сдается. За кавалерией подоспели пехотинцы, они забрали его оружие и ранец, а с ним и все его имущество. Французские ранцы очень ценились в качестве трофея. Они были удобнее и лучше британских.
Дальше, на востоке, где капрал Диксон летел на врага на своей Погремушке, капитан Дютильт пытался справиться со своими людьми, которые, как он считал, утратили дисциплину из-за боевого пыла:
Я только что затолкал одного из моих солдат в строй, как он упал к моим ногам, зарубленный саблей. Я крутанулся назад. Английская кавалерия была уже среди нас и кромсала нас в куски. Даже для лучшей в мире кавалерии невероятно трудно, если вообще возможно, пробиться в строй, сформированный в каре… Однако если строй хоть в одном месте сломан и преодолен, сопротивление становится бесполезным, и кавалерии остается только резать пехоту, почти без риска быть зарубленным самим. Вот именно это и произошло. Наши бедные солдаты поднимались и выставляли оружие, но не могли достать штыком до всадников на могучих конях. Несколько выстрелов в этой беспорядочной потасовке закончились фатально, как для наших солдат, так и для английских. Вот так мы оказались беззащитны перед безжалостным врагом, который, опьяненный битвой, рубил даже наших барабанщиков и флейтистов. Тогда же захватили и нашего орла.
4-й линейный полк Дютильта был разбит королевскими «шотландскими серыми», в котором служил сержант Чарльз Юарт, необыкновенно сильный мужчина. Он очень красочно описал, как именно захватил орла. Должно быть, это случилось ближе к концу боя между 45-м и «шотландскими серыми», потому что он упоминает о присутствии улана. Вероятно, Юарт помчался вниз по склону и настиг знаменную группу французского полка, когда та пыталась уйти назад, через долину, а к ней тем временем уже спешила кавалерия, пытаясь спасти.
С первой же попытки я отнял у врага орла. Мы с ним крепко боролись за него. Он ударил меня в пах. Я парировал и рубанул его по голове. После этого на меня напал один из их уланов. Он метнул в меня свою пику, но не попал, я отбил ее клинком вправо, а затем рубанул его от подбородка вверх. Удар рассек его лицо до зубов. Затем на меня напал пеший солдат, который, сперва выстрелив по мне, затем атаковал штыком. Однако он очень скоро вышел из боя, потому что я парировал и свалил его ударом в голову. Так закончилась схватка за орла. Я решил вместе с орлом последовать за своими товарищами, но меня остановил генерал, сказав: «Ты храбрый малый, отнеси это в тыл. Ты уже сделал достаточно, чтобы передохнуть». Тут уж я подчинился… Я забрал этого орла в Брюссель, где им полюбовались тысячи восторженных зрителей.
Юарт получил вознаграждение, и в Эдинбурге, на Королевской Миле, по сей день существует ресторан его имени. Говорят, Наполеон, глядя с дальнего гребня, сказал: «Что за ужасные серые кони, как они дерутся!»
«Королевские» тоже захватили орла у 105-го полка, который шел перед батальоном Канле. Капитан Кеннеди Кларк так описывает этот случай. Его эскадрон «продвинулся на 200 или 300 метров за вторую изгородь, и первая линия французской пехоты уже была сломлена»:
