Прусская армия задержалась на восточном краю долины реки Лан. Блюхер спешил, но ему пришлось ждать, покуда колонна подтянется к авангарду. Он подгонял их. «Вперед! – говорил он. – Я слышал, вы говорите, что это невозможно, но это нужно сделать! Я обещал Веллингтону, вы же не хотите, чтобы я нарушил свое обещание? Поднажмите, ребята, и мы победим!»
Это было невозможно, но только не для Блюхера. Ему 72 года, боль и недомогания от неприятностей при Линьи еще не прошли, от него еще несет шнапсом и мазью из ревеня, но он полон энтузиазма и сил. Если Наполеон в тот день держался угрюмо и презрительно по отношению к врагу, которого недооценил, а Веллингтон – холодно, рассчитывая шансы в свою пользу, то Блюхер был сама страсть. Он слышал битву, которая гремела в каких-нибудь пяти или семи километрах к западу, он знал, что его войска переломят ход этого сражения, но, при всем своем нетерпении, знал он и то, что к месту битвы следует приближаться с осторожностью.
На противоположном берегу долины находились французские войска. То была легкая кавалерия, так что вряд ли она начала бы расстреливать прусскую армию, но если Блюхер станет переправлять войска понемногу, то, вполне вероятно, из густого леса выйдет французская пехота и примется уничтожать пруссаков отряд за отрядом. Нужно было переправить через речку такое количество войск, чтобы они смогли защищаться, пока переправляются остальные. По этой причине Блюхер ждал.
Долина реки Лан не выглядит серьезной преградой, но 18 июня речка разлилась из-за проливных дождей, а края долины, и так достаточно крутые, стали опасными из-за скользкой грязи. На спуске в долину положили бревна, чтобы хоть немного помочь тягловым лошадям. Теперь они помогали переправлять прусскую артиллерию, но пушки обычно намного тяжелее повозок, требуется огромное количество людей, следящих, чтобы громоздкий груз не свалился со скользкого склона. Кавалерии пришлось вести своих коней напрямик, пехота сползала по грязи и барахталась, но постепенно армия преодолевала преграду, и психологическую, и действительную. Перейдя долину, Блюхер уже не мог отступить. Если его армия потерпит поражение, то французы прижмут ее в долине, как в ловушке, и наверняка уничтожат. Однако вряд ли Блюхер беспокоился о таком исходе. Он хотел побыстрее форсировать реку, пересечь лес и вломиться в правый фланг Наполеону. Ему предлагали просто присоединиться к силам Веллингтона, добавить прусские полки к британо-голландской линии обороны, но Гнейзенау возражал, предложив двинуться дальше к югу, вклиниться позади армии Наполеона, попытаться ее окружить и таким образом разбить французов наголову. Блюхер согласился, поэтому первой целью прусской армии стала деревня Плансенуа.
Но сперва требовалось перейти Лан. Прусская легкая кавалерия шла первой, она схлестнулась с французскими гусарами в Парижском лесу, на западном краю долины. Полковник Марселен де Марбо командовал французской конницей.
Дважды я отбрасывал гусаров и уланов, которые шли во главе прусской колонны, – старался выиграть время, удерживая противника на расстоянии как можно дольше. С большим трудом им удалось подняться по крутой и скользкой тропе.
Французы упустили свой шанс. Под командованием генерала Лобау находилось более 6000 человек пехоты, и если бы генерал разместил их на берегу Лана, то мог бы на многие часы задержать прусскую армию. Однако Наполеон дал генералу Лобау особое распоряжение. Он не должен нападать на пруссаков, пока не услышит, что с тыла их обстреливают пушки Груши. И генерал стоял на месте, прислушиваясь к звукам, которых так и не услыхал, а прусская армия, отряд за отрядом, переходила реку. Она собиралась в Парижском лесу: конница впереди, пехота за ней, артиллерия на дороге. Это требовало времени – через Лан вел только один узкий мостик, – но в середине дня прусская армия перешла реку. Груши, который, как предполагалось, должен был ее атаковать, все еще наступал на Вавр, где его разведчики обнаружили прусский арьергард, оставленный для защиты города. Наполеон мог умолять Груши прибыть в Ватерлоо – но маршал собирался дать собственную битву в 20 километрах от него.
Генерал барон фон Мюффлинг был прусским офицером по связям с Веллингтоном, теперь между ним и Блюхером туда-сюда сновали курьеры. Союзники поддерживали контакт, хотя для того, чтобы прусская армия пришла на помощь и изменила расклад сил, все еще требовалось время. У фон Мюффлинга не оставалось сомнений, что помощь его соотечественников требуется немедленно. «После трех часов, – писал он в мемуарах, – положение герцога стало бы критическим, если бы вскоре не подошел сикурс от прусской армии».
Потому что как раз после трех часов французы ринулись в самую отчаянную атаку на позиции Веллингтона.
Угумон полыхал. Французские мортиры метали бомбы через высокие стены. Если людей не вывести, гарнизон сгорит заживо. Пожар побудил Веллингтона отдать один из самых знаменитых его приказов. У него хранился запас полосок из ослиной кожи (ослиная кожа достаточно мягкая, чтобы ее выскоблить дочиста и использовать повторно), на которых он писал приказы, используя луку седла в качестве секретера. Он проехал вдоль гребня, осмотрел Угумон и отдал Макдонеллу приказ, который лучше привести здесь полностью, не забывая, что писался он под обстрелом и под страшный грохот. Ясность необычайная:
Я вижу, что пожар от стогов сена распространился до крыши шато, но вы все-таки должны оставить людей в тех местах, куда пожар не добрался. Проследите, чтобы люди не пострадали от разрушающихся крыши и перекрытий. После того как крыша обвалится, займите руины в саду, особенно в том случае, если для врага сохранится возможность проникнуть в дом в местах пожарища.
Макдонелл вряд ли нуждался в подобном приказе, он выполнил бы все, чего хотел Веллингтон, и без подробных инструкций, но герцог редко пускал что-либо на самотек. Мэтью Клей, удачно вышедший из приключения за стенами шато, теперь стрелял, расположившись в одном из верхних окон, выше, как он заметил, остальных зданий, и своим огнем «тревожил вражеских стрелков».
Враги заметили нас и забросали бомбами, отчего здание загорелось. Наш офицер расположился у входа в комнату и никому не позволил бы оставить свой пост, пока наше положение не стало бы безнадежным и слишком опасным, чтобы оставаться здесь. Каждое мгновение мы ждали, что под нами разверзнется пол, многие из нас так или иначе пострадали.
Пожар разрушил главное здание, его так и не восстановили. Огонь добрался до часовни, где лежали многие раненые, но угас, едва добравшись до распятия, висевшего над маленьким алтарем, опалив его. Многие посчитали это чудом. Другие раненые находились в амбаре, который тоже загорелся, но спасти смогли не всех пострадавших, раздавались крики сгорающих заживо. Там же сгорели несколько лошадей, их ржание добавилось к общей какофонии дня. Однако гарнизон держался. В какой-то момент храбрый возница королевского обоза погнал коней по дороге к ферме. Капитан Гораций Сеймур, адъютант лорда Аксбриджа, попросил этого человека доставить груз боеприпасов к осажденным.
Я подробно рассказал, где ожидают его прибытия, затем он легонько тронул вожжи и поехал с горы прямиком к ферме, к воротам, до которых, я видел, ему удалось добраться. Вероятно, он лишился своих коней, так яростно его обстреливали. Я убедился, что он выполнил долг, благодаря ему гвардия получила боеприпасы.
