И то, что он видел, приводило его в восторг. Он видел спасение Франции. Видел победу.
А на самом деле он видел британо-голландские пушки, расставленные вдоль гребня, и какую-то пехоту под ними. Видел дым рвущихся французских бомб, закидываемых мортирами в пехоту. Однако внимание Нея приковала не эта бойня, а то, что происходило за ней, поскольку он находился достаточно высоко, чтобы заглянуть за линию Веллингтона. Он видел сотни, может, даже тысячи отступающих. Он видел повозки, уходящие на север, видел раненых, которых уводили их товарищи, видел пленных, бредущих под конвоем. И пришел к выводу, что Веллингтон распускает армию и пытается отступить. Проще говоря, он увидел, что британцы бегут. А еще Ней знал, что для всякого солдата последнее дело – позволять врагу уходить безнаказанным. Эту ошибку он уже совершил два дня назад, позволив Веллингтону безнаказанно ускользнуть из Катр-Бра. За тот случай Ней получил жестокий разнос у Наполеона и повторения не хотел. Он видел, как люди Веллингтона тянутся вдоль дороги, как они спешат на север, в Брюссель, а это значит, что с каждой минутой войск за гребнем становится все меньше – так вот он, момент, чтобы отыграться и подарить Франции победу!
И Ней приказал кавалерии атаковать.
Вначале он хотел отправить в атаку одну бригаду кирасиров, поэтому отдал приказ наступать на британский гребень между Угумоном и Ла-Э-Сент почти 900 всадникам в знаменитых стальных нагрудниках, но командующий бригадой, генерал-лейтенант Делор остановил наступление. Делор возразил, что «только что получил приказ от генерала, командующего корпусом, к которому относится [его] дивизия».
Пока шло обсуждение, остановившее передвижение бригады, подъехал сам маршал Ней, кипевший от нетерпения. Он не просто настоял на исполнении его первоначального приказа, но именем императора потребовал и две другие дивизии! Я же медлил, заметив, что тяжелая кавалерия не должна атаковать пехоту, пока та размещена на возвышенности, не ослаблена и полностью готова к обороне. Маршал завопил: «Вперед! На кону спасение Франции!» Я нехотя подчинился.
Генерал Эдуард Мило был тем командиром корпуса, который должен был передать приказ Делору, но Мило и сам попался в ловушку азарта. Он приказал Делору наступать, затем пожал руку командующему Императорской гвардейской легкой кавалерией и потребовал: «Мы будем наступать! Присоединяйтесь!» Тот присоединился, еще увеличив число всадников, участвующих в атаке. Полковник Мишель Ордене, командующий 1-м кирасирским, поинтересовался, знавала ли история примеры столь же массовой конной атаки? На самом деле знаменитая французская атака через снега Эйлау в 1807 году была почти вдвое мощнее, однако Ордене (который участвовал в битве при Эйлау, но, возможно, мало что видел из-за метели) тем не менее считает, что никогда не видел кавалерийской атаки подобной численности. Первоначальные 900 участников возросли почти до 5000:
Атаку возглавил маршал Ней, было четыре часа пополудни. Поначалу наш напор был неудержим. Через стальной град, колотивший по шлемам и кирасам, через затопленную дорогу, над которой расположились британские батареи, мы добрались до вершины гребня и молнией пронеслись мимо пушек.
Ключевое слово тут «поначалу», потому что начался самый необычайный бой и без того необычайного дня. Поначалу Ордене решил, что Ней, вероятно, поступает правильно, потому что, когда его конь взобрался на британо-голландский гребень, он увидел «вражеские обозы и множество беженцев, спешивших по дороге на Брюссель». Увидел и брошенную артиллерию, мимо которой проскочил «молнией», но увидел и кое-что еще.
Британские каре. Британцы не убегали. Веллингтон не распускал свои силы и не пытался их увести. Да, были и люди, и повозки на дороге, но основная часть британо-голландской армии оставалась на гребне, готовая к бою. Пушки союзников на самом деле оказались брошены, но временно, потому что канониры ушли под защиту, внутрь каре. Эти пушки уже собрали свою дань с конницы, посылая ядра в их ряды, оставляя на поле изувеченных и умирающих лошадей. Затем орудия палили картечью с убийственно близкого расстояния, а затем пушкари убежали под прикрытие ближайшего пехотного каре.
Теперь всадники оказались против пехоты, а каждому кавалеристу известно то, что написал капитан Дютильт: «Даже для лучшей в мире кавалерии невероятно трудно, если вообще возможно, опрокинуть пехоту, построенную в каре». По этой причине первые кавалеристы, которые, казалось, пробили британо-голландскую линию обороны, тут же натолкнулись на самое худшее для конницы препятствие. Широкое плато на вершине гребня было плотно занято войсками, построенными в каре, которых насчитывалось по меньшей мере 12. Каре стояли в шахматном порядке, так что, если всадник проезжал мимо одного, он неизбежно сталкивался с другим спереди и двумя позади. И каждое каре блистало штыками и плевалось мушкетным огнем. И в тот момент маршалу Нею проявить бы благоразумие, осознать бы свою ошибку и увести кавалерию от опасности, но маршал Ней редко проявлял благоразумие в бою. Он верил, что усердие и отвага помогут человеку преодолеть любую трудность. Может, и так, но они не помогут коню пробить пехотное каре.
То, что произошло дальше, стало кровопролитием для обеих сторон. Джонни Кинкейд сказал про Ватерлоо, что «никогда не слышал, чтобы в битве убиты были все, но эта битва имела все шансы стать исключением». Союзников конечно же предупредили о том, что идет кавалерия, они видели коней, несущихся через долину, им хватило времени подготовиться. Вот почему батальон юного прапорщика Лика стоял в каре. Артиллеристы тоже подготовились. Сэр Огастес Фрейзер командовал конной артиллерией, и он скакал к капитану Мерсе. «В передки, и как можно быстрее! Галопом марш!» Вот как Мерсе дальше описывал происходившее:
Я ехал рядом с Фрейзером, чумазым от дыма, словно трубочист. Его правый рукав насквозь был разорван то ли мушкетной пулей, то ли картечью, доставшей его до тела. Пока мы ехали, он рассказал мне, что враг собрал огромную массу тяжелой кавалерии как раз перед тем участком, куда он нас ведет (примерно треть расстояния между Угумоном и дорогой на Шарлеруа). И где, по всей вероятности, на нас тут же должны напасть, покуда мы занимаем позицию. «Однако приказы герцога внушают уверенность, – продолжал он. – В случае, если положение осложнится и вас атакуют, не следует подставлять под удар людей, уведите их под защиту ближайших пехотных каре». Пока он говорил, мы поднялись по обратному склону к основной позиции – воздух там был удушающе горячим, словно из открытой печи. Нас окружал густой дым… Во всех направлениях землю бороздили пушечные ядра, град из ядер и пуль бушевал такой, что страшно было вытянуть руку – казалось, ее сразу же оторвет.
Британские и голландские пушки расположились на плоском участке гребня, и приближающаяся кавалерия не оставляла им шанса промахнуться. Французы пишут про атаку и молнии, но на самом деле немногие могли скакать галопом. Атаке мешали два серьезных укрепления перед линией Веллингтона: Ла-Э-Сент и Угумон. Обстрел из этих двух крепостей сгонял кавалеристов в центр, и плотность их потока выросла настолько, что некоторые лошади приподнимались над землей, сжимаемые с боков соседними. К тому же они шли по слякоти, вверх по склону, через высокие, густые колосья, еще не утоптанные другими войсками. Мерсе писал, что передние всадники шли «бодрой рысью». Когда его батарею развернули, он посчитал, что до врага не больше сотни метров. И приказал заряжать картечь. «Я видел, как самый первый выстрел свалил нескольких коней и всадников». Затем подоспели с огнем остальные пять его орудий:
