Но ответа на этот вопрос у него пока не было…
Глава 9. Шерше ля фам
Олег Ицкович, Париж.
Январь 1936 года
Пока ехали в Париж, времени для размышления над злободневными проблемами нового бытия почти не оставалось. Баронесса требовала повышенного внимания к себе, а, кроме того, то ли и в самом деле была страшно болтливой, то ли ее на нервной почве несло, но только казалось, что Кайзерина Николова не замолкает ни на мгновение. И ведь не дура. Это-то очевидно. Не глупости порола и не чепуху молола, если не считать чепухой тайны мадридского, то есть, разумеется, болгарского двора. Грамотная, интеллигентная речь, разумные, если не сказать больше, мысли, своеобразный юмор – порою грубоватый, иногда циничный, но всегда подлинный – и знаний разнообразных вагон и маленькая тележка, но, помилуй бог, как же всего этого для Ицковича много! Так что расслабиться удалось только в Париже, где они остановились в солидном, но не обязывающем отеле. Вообще-то баронесса собиралась в «Риц», но Олегу удалось ее переубедить. Ему там светиться ни к чему, да и дороговато. Но и ей, если подумать, там сейчас лучше не появляться.
– По родственникам и знакомым соскучилась? – поднял бровь Олег. – Тогда, может быть, к мужу съездишь, проведаешь старика? – так затейливо он озвучил простую мысль: «Пошла нах… заткнись, достала!»
Красотка поджала губы, сверкнула зеленью глаз, вдруг ставших изумрудными, но спорить перестала и, отобедав в обществе «кузена Баста», отправилась отдыхать, успев пожаловаться на мигрень. А вот кузену спать не хотелось совсем, но и гулять по Парижу оказалось некомфортно. Погода испортилась. Под ногами слякоть, и сверху тоже что-то такое капает, не слишком очевидное: то ли снег с дождем, то ли дождь со снегом. Одним словом, просто Амстердам или Питер, а не Париж, но делать нечего. А раз так, пришлось идти в кабак. Вообще, получалось, что в новой своей ипостаси – или тело Баста фон Шаунбурга следовало считать аватаром? – Ицкович все свое время проводит в поездах и питейных заведениях, благо средства позволяют и молодой здоровый организм не возражает.
«И то хлеб!» – усмехнулся Олег, устраиваясь за столиком в маленьком полупустом кафе. Подозвав официанта, он заказал уже ставшие привычными кофе и коньяк и спросил: есть ли в заведении свежие газеты?
– Разумеется, – сдержанно поклонился гарсон. – Какую именно газету желал бы получить месье?
– Le Figaro.
– Я сейчас же пошлю мальчика, – вежливо кивнул гарсон, и через пять минут – Олег даже не успел допить кофе – ему действительно вручили газету. И следующие пятнадцать минут, кляня себя за глупость, Баст фон Шаунбург вынужден был имитировать заинтересованное чтение. Разумеется, Баст в отличие от Олега знал французский, что называется, изрядно, но все же не настолько, чтобы просто читать и, уж тем более, получать от этого удовольствие. Вполне можно было попросить немецкую или английскую газету. Однако за муки свои Ицкович оказался вознагражден самым неожиданным и щедрым образом: в разделе объявлений он наткнулся на краткое и совершенно невразумительное для непосвященных сообщение о женитьбе некоего Николя Саркози на некоей Карле Бруни. Остальной текст представлял собой полный бред, который, однако же, расшифровывался, как номер парижского телефона.
Теперь оставалось только опрометью нестись к ближайшему аппарату и звонить… а кому, кстати? Кто дал объявление? Поскольку сам Ицкович его не давал, полагая излишним, это мог быть или Витька, или Степа. Но кто из них и почему сейчас, а не через месяц или два, как договаривались? Темна вода во облацех…
В противоположном конце зала какой-то мужик в матросской куртке из толстого сукна и в берете с помпоном наигрывал что-то тихо-тоскливое на аккордеоне, но музыка Олегу не мешала. Он углубился в свои мысли. А подумать, кроме как о неожиданном объявлении, если честно, было о чем. Появление Татьяны, а теперь еще и Ольги, оборачивало историю «трех толстяков» во что-то совсем иное. И, рассматривая теперь весь этот «фантастический роман», Олег не мог не прийти к выводу, что кто бы им так не «подсуропил» – Бог ли это был в своем непостижимом промысле, дьявол или инопланетяне, – у появления всей этой «банды» здесь и сейчас определенно имелся некий, пусть и трудно формулируемый, но зато легко угадываемый сердцем смысл. Им предстояло стать провидением, богом из машины, неучтенным и неизвестным фактором. Однако кто-то или что-то – ведь могло случиться и так, что они – пятеро – являлись не чем иным, как эффекторами природы, пытавшейся скомпенсировать накопившиеся отрицательные изменения – так вот этот кто-то или что-то явно стремились изменить с помощью «перенесенцев» сложившуюся историческую последовательность, переиграть историю, переломить ее ход.
«Роль личности в истории…» – усмехнулся Олег и с недоумением уставился на пустую рюмку.
Черт его знает, как это вышло, но он совершенно не помнил, чтобы пил. Однако все уже выпил и сигарет выкурил… три штуки. И кофе остыл.
– Гарсон!
Олег заказал еще кофе, закурил очередную сигарету и решил, что, даже если он ошибается, и ничего провиденческого в его попадании в этот мир или, вернее, в это время, нет, он все равно будет жить и действовать так, словно провидение и в самом деле избрало его своим орудием. Но если так, то следовало серьезнейшим образом обдумать, что и как можно сделать, чтобы остановить рвущийся на встречу с айсбергом безумный «Титаник» европейской цивилизации. И вот здесь действительно достаточно места для позитивного мышления. Думай не хочу, что называется. Вот он и думал под быстро стынущий кофе, но, когда во втором часу ночи добрался-таки до гостиницы, трясло его не по-детски. Даже крепкий организм Шаунбурга с таким объемом никотина и кофеина справлялся на пределе своих весьма серьезных возможностей.
* * *
– Четвертый, пожалуйста, – войдя в кабинку, назвал Олег номер этажа лифтеру.
Лифт клацнул стальными сочленениями и дернулся, останавливаясь – лифтер сдвинул в сторону железную гармошку складной двери, и Олег наткнулся взглядом на два по-кошачьему горящих в полумраке фойе изумруда. Кейт сидела в кресле и курила свою обычную длинную стильную сигаретку, засунув ее еще и в костяной мундштук.
«Кейт…» – выяснялось, что называть ее Ольгой, хотя бы и мысленно, Ицкович не мог. Не получалось. Ни вслух, ни про себя, никак. Вероятно, дело в том, что ее-то он совершенно не знал. Не видел никогда, никогда с ней не говорил. Впрочем, он и Кайзерину не знал тоже. Но «Кисси» была физически реальна, осязаема, «дана в ощущениях».
«Дана в ощущениях… И кем же она дана? Съесть-то он съест, да кто ж ему даст?»
– Что, не спится? – спросил, стараясь говорить ясно и без запинок. Получалось совсем неплохо, и походка тоже…
– А тебя, Баст, где носит? – взгляд уверенный, но какой-то «плывущий», голос вибрирует, как басовая струна альта, но Шаунбург, разумеется, назвал этот инструмент по-немецки: Bratsche. Ну, где-то так и есть – струны настроены на квинту ниже скрипичных.… И голос этот заставляет вибрировать нервы.
