Но зато выглядел фон Шаунбург замечательно. Помылся, побрился, оделся, словно фат на прогулке. Выкурил заныканную с позавчера сигару, выпил большую чашку кофе с сахаром, принесенную по его просьбе из ресторана вместе с бутылкой коньяка. Коньячку Баст капнул в кофе – буквально пару ложек, – кто сказал «столовых»? – и благодаря всем этим мерам полностью восстановил свое душевное равновесие.
«Мадам, после того, что между нами было, я, как честный человек… – А что было-то?»
Вот эта последняя реплика лучшим образом и отражала модус операнди Кайзерины Альбедиль-Николовой Кински. Ни тени смущения, разумеется, и никаких душевных драм. И в самом деле, с чего бы? Впрочем, нет. Тень смущения – но именно тень – все-таки промелькнула разок в ее посветлевших при утреннем солнце глазах, но Баст подозревал, и не без веских на то оснований, что смущалась чужая и незнакомая ему библиотекарша из Санкт-Петербурга, а вот баронесса на такие подвиги совершенно неспособна. Вернее, способна-то она как раз на многое, но если уж уложила в постель понравившегося ей мужика, то, верно, не затем, чтобы потом об этом жалеть.
– Извини, Баст, – рассеянно улыбнулась Кейт, открывая дверь через две минуты после того, как он постучал первый раз. – Я еще не готова, но это не займет много времени. Садись в кресло и…
«Наслаждайся представлением».
– …Покури… – скользящий в никуда взгляд, ироническая улыбка и что-то еще до кучи, чего Баст пока не понял.
Оставалось гадать, чем она занималась весь прошедший час, если была все еще в пеньюаре, под которым – лишь короткая шелковая комбинация. Разумеется, белоснежная и обязательно по фигуре, по хорошей фигуре… В общем, выглядела Кисси потрясающе, в первозданном смысле этого слова. Она буквально трясла Баста фон Шаунбурга, взяв его за грудки – за лацканы пиджака, вытрясая из него дурь, то есть всех прочих баб…
«И юных блондинов. Что существенней!» – усмехнулся мысленно Олег, сбрасывая наваждение и вновь, хоть отчасти, становясь самим собой.
Естественно, Кисси нравилась не одному только Басту. Она и Ицковичу нравилась, но Олег в этом смысле был сейчас несколько крепче. Или все дело во времени суток и степени усталости?
– Не торопись, Кисси, – сказал он, усаживаясь в кресло и закуривая сигарету. – Мы никуда не опаздываем.
Она одарила его чудной улыбкой и соответствующим взглядом: «И не надейся, Баст, я спешить, не намерена…» – и «продолжила» прерванный туалет. На повестке стояли шелковые чулки. Ну, кто бы сомневался! Есть ли что-нибудь более эротичное, чем красивая женщина, натягивающая на стройные ноги тонкие, цвета топленого молока, чулки? Вероятно, есть, но в голову сразу не приходит. Особенно если ты как раз тем и занят, что смотришь, не в силах оторвать взгляд, как эта чертовка надевает чулки.
«Вот же! Ох! Твою… твою…» – Олегу стоило немалых усилий справиться с природной магией женственности, которой кузина Кисси владела в совершенстве, но он все-таки преуспел. Закурил не суетясь, выпустил дым, взглянул «рассеянно» в расшторенное окно, снова перевел взгляд на Кисси и, усмехнувшись, попросил:
– Ты бы рассказала мне, пока одеваешься, что там… тогда было с поездкой Тухачевского.
– С какой поездкой? – она была обескуражена, но еще не решила, как реагировать на такое откровенное хамство.
– Ты сказала, что десятого февраля он приедет в Париж. Об этой поездке что-то известно? С кем он встречался? Где? О чем говорил?
Баст фон Шаунбург казался в меру деловит, но не пережимал. Не допрос все-таки, а светская беседа, да еще и в контексте отношений, осложненных случайным сексом.
– А что это ты вдруг заинтересовался маршалом? – Она вновь стала беззаботна, и голос ее звучал не то чтобы игриво, но чрезвычайно возбуждающе, хотя, видит бог, какой подтекст можно вложить в эту давнюю историю?
«Которая на самом деле еще даже не произошла».
– Да просто любопытно, – Олег пока и сам не знал, почему вдруг заинтересовался Тухачевским. Что-то такое крутилось в голове, но пока неотчетливое, неясное. – Расскажи, что помнишь, – попросил он.
– Он был в Париже с десятого по шестнадцатое февраля. Встречался с военным атташе Венцовым-Кранцем… Обед в посольстве… Он там вроде бы наговорил лишнего…
– Вроде бы? – переспросил заинтересовавшийся этой оговоркой Олег.
– Информация о его беседе с румынским военным атташе, не помню фамилии, содержится в таких источниках, что вполне могла быть инспирирована…
– Кем?
– Ну, не знаю, – пожала она плечами, пристегивая к поясу правый чулок. – Гестапо, например…
«Бинго!» – все так и случилось, вероятно. Просто этим делом занимался кто-то другой, однако и Шаунбургу было известно об интересе Гейдриха к Тухачевскому.
– Слушай, а ты откуда все это знаешь? – спросил Олег, неожиданно сообразивший, что хотя Ольга, как грамотный человек, историк и библиотекарь, могла знать что-то интересное о Тухачевском, но, с другой-то стороны, с чего бы ей все это знать?
– Не поверишь! – улыбнулась Кейт, сбрасывая пеньюар и направляясь к платяному шкафу. – Я одному типу за семьсот долларов собирала библиографию по июньскому процессу. Он диссертацию писал.
– А… – понял Олег и чуть было не потерял нить мысли, увидев, как Кейт надевает платье.
«Черт!»
Но, следует признать, зрелище оказалось захватывающим, и, кроме того, Ольга не обманула ожиданий: она прочла Олегу такую содержательную лекцию о Тухачевском вообще и о его посещении Парижа в частности, что вскоре Ицкович и думать забыл о соблазнах молодой плоти. Он беспокоился только об одном, как бы не расплескать всю ту информацию, что вывалила на него любезная Ольга Сергеевна. Но, к счастью, Баст фон Шаунбург обладал незаурядной – если не сказать больше – памятью, да и Олег на свою «стариковскую» пока не жаловался.
* * *
Следующие три дня прошли на редкость хорошо и спокойно. Олег гулял по Парижу – то в одиночестве, то в компании Кейт, которая так и не смогла окончательно превратиться для него в Ольгу, – акцентируя внимание на некоторых градостроительных особенностях этого великого города, или сидел в библиотеке, восполняя пробелы в образовании как Ицковича, так и Шаунбурга. Однако по вечерам – воленс-ноленс – Баст обязался развлекать свою кузину, не позволяя той заскучать и, не приведи господь, впасть в меланхолию. Однако будь то опера, «Мулен Руж» или «Максим», заканчивалось все одним и тем же. Ицкович, давший себе с утра «честное фашистское» не поддаваться больше на чары баронессы Альбедиль-Николовой, вечером или, вернее, ночью находил себя в ее постели или для разно образия ее в своей. И самое неприятное, что это начинало ему нравиться, а угрызения совести звучали все глуше и глуше.
Лишь в первый из трех дней, не выдержав, Олег решил обязательно проведать Федорчука и выяснить наконец, что тут происходит и почему. Но из идеи ничего не вышло, только потерял почти два часа. По указанному адресу – на этот раз Олег проверялся, как положено – Витьки не оказалось. Однако у консьержки его дожидалось письмецо. Впрочем, понять из этой коротенькой писульки что-нибудь вразумительное, кроме того, что «твой друг Гастон» – а именно такое имя значилось в «эльзасском» паспорте – куда-то срочно уехал, но скоро – «дней этак через пять» – вернется, было невозможно. Чертыхнувшись по-немецки и приведя этим консьержку едва ли не в ужас – еще бы, проклятый бош, как-никак, – Олег покинул доходный дом, где под вымышленным именем квартировал Федорчук.
