– Я…
– Не врите, – снова остановил ее Баст. – Я вас там видел. А резидента вашего убили.
– Кто? – чисто рефлекторно спросила Таня и сама тут же спохватилась, что прокололась. Но Баст на это и внимания не обратил, он ведь с самого начала знал, что она именно та, кто ему нужен…
– Гестапо, – сказал он. – Но это не моя операция. И почему его убили, я не знаю, хотя кое-какие предположения у меня есть, и именно их-то я и хотел бы передать в Москву. Но, прежде всего, скажите им, это не самоубийство. Это убийство.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Москва… Это ведь в России, не так ли? А я еду в Париж!
– Разумеется, – кивнул Баст. – Значит, вы потратите на меня десять минут своего драгоценного времени, а потом уедете в Париж. Договорились?
– Почему я не ухожу?
– Потому что он, то есть я удерживаю тебя за руку. А поднимать скандал ты боишься. У тебя ведь с собой шифровка Вальтера. Я прав?
– Да.
– Тогда продолжим разговор.
– Ладно, господин псих, – Татьяна посмотрела на него с таким презрением, что захотелось ей поаплодировать («Верю. Верю!»). – Говорите, что хотите, и я пойду.
– Вот и славно, – кивнул Баст. – Итак. Немецкой разведке – не Абверу, а СД удалось завербовать одного высокопоставленного русского комиссара.
Татьяна напряглась. Или это Жаннет дурила?
– Он отдыхал в Италии. Два или три раза, но завербовали его в Австрии. Не уверен, но по моим данным, взяли его на любви к мальчикам. Понимаете, о чем я говорю?
– Я знаю, о чем вы говорите, – тон холодный, глаза мечут молнии. Просто великолепно!
– Пытались завербовать его и англичане. Однако, если судить по их поведению, не успели.
Олег замолчал и с интересом смотрел на Таню, пытавшуюся – и не без успеха – изображать равнодушие к тексту и презрение к рассказчику. По-видимому, сейчас ей очень хотелось спросить, откуда он знает об англичанах, и о ком, собственно, идет речь, но держала себя в руках.
– Вот, – Олег достал из кармана пальто давешнюю «Дэйли Мейл» и положил перед Таней. – Полюбопытствуйте.
– Ну и что здесь не так? – но по глазам Тани сразу стало видно, что она-то поняла, «что там не так».
– Я предполагаю, что это провокация английской разведки. Газету оставьте мне, а своим скажите, что карикатура помещена в газете «Дэйли Мейл». Но, тем не менее, это намек на реально существующее обстоятельство. Полагаю, что ваш резидент откуда-то об этом узнал. Тогда понятным становится и его убийство.
– Это все? – голос холоден, губы кривятся в презрительной усмешке.
– Есть кое-что еще. Передайте, пожалуйста…
– Я еду в Париж, – напомнила Таня, но это уже было лишнее. Случись что серьезное, – этот финт не помог бы.
«Впрочем…»
– Но мы же договорились, кажется?
– Хорошо.
– Германия озабочена возможным сближением СССР и Франции. В качестве меры воздействия на ситуацию рассматривается провокация, возможно даже террористический акт против одного из видных деятелей партии или правительства, приезжающих в Париж.
– Зачем вы все это говорите?
– Для создания атмосферы доверия, – совершенно серьезно объяснил Баст.
– А зачем вам понадобилось доверие?
– Вот это и есть главное, – кивнул Шаунбург. – Несколько… ну, скажем, единомышленников… Вы меня понимаете? Хорошо, значит, единомышленников… – он специально задержался на этом слове, а затем продолжил как бы с того места, где остановился, – …достаточно влиятельных… Озабочены политикой Гитлера и хотели бы получить независимый канал связи с руководством СССР. Для обсуждения – разумеется, на взаимовыгодной основе – актуальных вопросов мировой политики. Вы запомнили, или мне повторить?
– Повторите, пожалуйста, – попросила Таня.
Шаунбург повторил. Три раза. Медленно и четко.
Потом еще два раза повторяла Таня.
– Запомнила.
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Баст. – Связь. Первый понедельник марта, и потом еще раз через две недели, но уже во вторник, площадь перед дворцом юстиции в Брюсселе. Около памятника героям Великой Войны. В шесть часов вечера. Вы.
– Я? – удивилась Таня.
– Вы. А тот, кто приедет говорить, пусть ждет в отеле. Вообще в качестве постоянного представителя Москвы я хочу видеть именно вас.
– Почему меня?
– Мой каприз, – улыбнулся Баст. – Может быть, вы мне нравитесь, а может быть, мне понравилось, как вы поете.
– А откуда вы знаете, как я пою?
– Мне рассказал Питер Кольб. Помните такого?
– Питер? Господи!
– Я вижу, вы его вспомнили, – Шаунбург достал наконец сигарету и закурил. – Он увидел вас в Праге. Удивился. Проследил и удивился еще больше: у вас, оказывается, образовалось новое имя. К счастью, он работает на меня. Я прибыл в Прагу и вел вас все это время.
– Но меня проверяли.
– Плохо проверяли.
– И Кольб рассказал вам обо мне?
– Да. Певица – хорошее прикрытие.
– А не могут в Москве узнать про наш дивертисмент? – на мгновение выходя из роли, спросила Таня.
– Вряд ли, – ответил Олег после короткого размышления. – Я уже думал об этом. Вероятность крайне мала, но… Но если даже и узнают. Ну, значит, ты просто побоялась сказать им правду. А разговор этот состоялся не в Антверпене, а в Праге после того, как ты со мной переспала.
– Но я с тобой в Праге не спала! – возмутилась Таня.
– Правда, – согласился Олег. – Но кто этому поверит?
* * *
Остаток дня они провели, неторопливо прогуливаясь по городу. О делах больше не говорили. Все, что требовалось обсудить, обсудили еще в ресторане, обговорив и ее линию поведения в Москве, и способы связи, и прочие жизненно важные мелочи, но заниматься этим весь день сочли излишним. Некоторая спонтанность в ее, очевидным образом не заученном наизусть рассказе о встрече в Антверпене могла только добавить правдоподобия и искренности. И присутствие Олега рядом с Таней было теперь залегендировано. Немец выгуливал ее до отплытия парохода, развлекая лекциями об истории города и длинными рассуждениями о немецком музыкальном гении.
На самом деле говорили они, как ни странно, мало, и на это, по-видимому, у каждого имелись веские причины. Чувствовали настроение друг друга и не пытались говорить ради самого факта разговора. Но и напряжения или неловкости от длинных пауз между короткими репликами не испытывал ни он, ни она. Напротив, и у Олега, и у Татьяны было ощущение облегчения, а почему так, каждый знал и сам, вернее понял позже, когда уже расстались.
Около восьми они зашли в бар неподалеку от порта, выпили по рюмочке коньяка и там же простились. Идти дальше Таня должна была уже одна.
