Олега поразило спокойствие Горюнова. Петр явно вкладывал в слова больше эмоций, чем отражалось в его голосе и интонациях. Словно говорит вовсе не переживший эти события человек, а кто-то зачитывает текст, не вникая в суть написанного. Хотелось заглянуть под стол и отыскать того, кто говорит на самом деле за Петра.
— И как? Медаль дали? — спросил Ермилов, и ямочка появилась на его щеке, хотя он сдерживал улыбку.
— А мне говорили, что ты зануда, — не остался в долгу Петр, прикуривая от окурка новую сигарету, игнорируя возмущенный взгляд хозяина кабинета. — Как погляжу, все не так уж плохо. Даже иронизируешь… Дали мне там перца, еле ноги унес, а здесь пришлось согласиться на орден, — скромно добавил он. — Так вот, в основном я обретался в Эр-Ракке, изредка совершал вылазки в разные населенные пункты, где боевики обороняли свои позиции от правительственных войск. Я сейчас все это говорю, — Горюнов потер гладко выбритый подбородок, — а сам пытаюсь разогнать свой истощенный никотином мозг и вспомнить, кто мне говорил про эти «Белые каски».
— Может, чаю или кофе? — предложил Олег угоднически, втайне надеясь, что древний напиток отвлечет Петра от пачки с сигаретами, от которой тот и не собирался отрываться.
— Кофе, и покрепче, — кивнул Петр, отставив пепельницу. — «Всякий сброд оседлал коней, потому и мир идет прахом», — вдруг выдал он странную сентенцию в спину Олегу, возившемуся с кофе-машиной.
— Не понял, — поглядел он через плечо. — Кто это сброд?
— В том числе и «Белые каски», и те, кто за ними стоит. Так говорил Аббас. А уж он-то знал. Это его земля, хоть она и не существует де-юре. «И мир идет прахом», — задумчиво повторил он.
— Ты про курдов? — догадался Ермилов, силясь понять, как связь с курдами не помешала Горюнову быть в ИГИЛ. Он тряхнул головой, приходя к выводу, что ему и не надо этого знать, и мысленно соглашаясь с Вадимом — Горюнов в самом деле может вызвать удивление.
— Не будем удаляться от темы, — Петр взял чашку, протянутую Олегом. — Непосредственно с представителями этой организации я не сталкивался, хотя слышал, что они появляются в критические для игиловцев моменты и помогают избежать окружения или уничтожения. И особенный интерес у них к использованию химоружия. Так вышло, что мне пришлось иметь некоторое отношение к химоружию. Однако в моем случае речь не о «Белых касках». Там и без них хватает охотников взбаламутить воду, увязав действия Асада с химией. На них Химического Али нет — дяди Хусейна. Да и Саддама-сайида, как называет его мой приятель, на них бы тоже напустить. Он бы и в самом деле долбанул по ним хлором или зарином, да и дело с концом.
— Ты приверженец Саддама?
— Я сам жил при Саддаме в Ираке и дружу с его большим поклонником и бывшим личным охранником. Кстати, он одно время служил в ССБ и в Мухабарате, твой коллега — военный контрразведчик. И чертовски похож на своего кумира.
У Олега на языке вертелось множество вопросов, которые так и подмывало задать, но спросил он о другом:
— Как кофе, помог вспомнить, что там тебе этот Аббас про «белокасочников» рассказывал? Он с ними как-то контактировал?
Горюнов снова взялся за сигареты, и Ермилову показалось, что у Петра лукавое выражение лица.
— Сдается мне, Олег, что та справочка, что я на днях подготовил и передал в ваш Департамент, попала именно в твои руки. Впрочем, я надеялся на такой расклад. О твоей дотошности ходят легенды, которые и до меня уже дошли.
Они переглянулись и рассмеялись.
— Когда мне утром позвонил твой зам, я сразу подумал о Евкоеве, но ты начал ходить вокруг да около. Ну, думаю, в эту игру мы тоже умеем играть, — он взглянул на часы, — только времени у меня кот наплакал.
— Я человек скромный, — опустил хитрые глаза Ермилов. — Чего же сразу в лоб все свои озабоченности выкладывать.
— «Стыдливый не достигнет желаемого», — наставительно сказал Петр, с хрустом ломая окурок в пепельнице и отрываясь от подоконника, к которому словно прирос за время разговора. Он там же и кофе пил. Оставил чашку на подоконнике. — Курдская народная мудрость. Что, Евкоев пошел в несознанку? Этого следовало ожидать. Я бы и сам занимался этим англичанином, но профиль твой, к тому же мне и без англичан хватает забот. Завтра улетаю в Узбекистан на пару дней. — И пробормотал с усмешкой: — На этот раз легально.
— Ну если вспомнишь детали или тебе твое руководство выдаст санкции на откровенность, звони, — суховато заметил Ермилов.
Петр посмотрел на него долгим взглядом, покусал губы, то ли размышляя, то ли борясь со смехом. Он протянул руку, прощаясь, и заметил:
— Еще бы ты уточнил, какое именно руководство — нынешнее или предыдущее.
— А это актуально? Ну да ладно. Интересно, а источник твой не тот ли самый поклонник Саддама?
— На что ты обижаешься? — удивился Петр. — Еще скажи: «не буду ни хлеб твой есть, ни на волах твоих пахать». Ты же знаешь все наши служебные условности. Терпение, мой друг. Мне эту информацию сбросили с барского, эсвээровского, плеча по старой памяти. Крохи. Из них удалось выжать то, что я передал в ваш Департамент. Я занимаюсь сейчас другими делами, но и это дельце в своих думах не оставляю.
Ермилов несколько секунд смотрел на дверь, за которой скрылся Горюнов, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
— Григорьев — чертов психолог! — пробормотал Олег, осознав, что Петр вызвал одновременно и симпатию, и неприязнь. Причем первое парадоксально перевешивало.
Но разбираться в своих чувствах ему было некогда. Словно прорвавшись сквозь незримую преграду, зазвонили сразу три телефона. Внутренний, городской и мобильный… Обрушились повседневные дела и авралы, когда вдруг начинала появляться информация, долгожданная, но которая, как всегда это бывает, сваливалась как снег на голову, и надо было принимать стремительные решения. Ермилов же любил все хорошенько обдумать, так же тщательно и с не меньшим смаком, как его пес Мартин обсасывал куриные косточки. Собакам нельзя их давать: птичьи кости — трубчатые и, ломаясь на острые осколки, ранят пищевод. Но уж если Мартин достанет какую завалящую кость (из компостной ямы на даче или из веснушчатой руки непослушной Наташки), он наслаждается где-нибудь в уединенном месте, смакуя и вылизывая добычу. В былые щенячьи времена он бы расправился с ней сразу — быстро заметал следы преступления. Но возраст, мудрость и слабые зубы давали о себе знать.
Олег считал, что эта привычка «обсасывать» ситуацию со всех сторон и прогнозировать, предвидеть последствия от принятия решения, появилась у него не оттого, что ослабли зубы и хватка, а от пришедшей с возрастом мудрости. Еще с института Ермилова держали за тугодума, что, однако, не помешало ему стать старшим следователем Генпрокуратуры РФ по особо важным делам, а теперь начальником отдела в ДВКР.
В течение дня мысли об утренней странноватой встрече с Горюновым отошли на второй план. Но что-то тревожило, маячило на краешке сознания. Поскольку не успевал пообедать где-нибудь в городе, он перекусил в столовой, усевшись за столик так, что видел в открытую дверь лестницу, поглядывал туда непроизвольно, словно ждал кого-то или чего-то, сам не отдавая себе отчет в этом. Наверное, из-за недосказанности в разговоре с Горюновым.
