Подошел к врезанному в стену сейфу, позвенел ключами.
— Сейчас выдам аванс, пиши расписку.
Бывший учитель прогнал наваждение. Встал, одернув старый потертый в локтях пиджак. Выдохнул.
— Пока не надо. Подумаю. Немного, пару дней… Я читал о самом первом Жюдексе, прообразе, про которого потом фильм сняли. Он был психически больным извращенцем. Думаешь, нынешний лучше?
Прозвучало как-то неубедительно. Бродски, явно это почувствовав, мягко улыбнулся.
— И что? Ты будешь сочинять художественный текст и описывать вымышленного героя. Его первая жертва окажется педофилом, вторая — садистом, третья каннибалом. А Жюдекс — твой Жюдекс! — примет на плечи все грехи нашего мира. Аллилуйя, аллилуйя! Думай, Анри, только недолго. А еще лучше не думай, а напейся. С похмелья решения принимаются быстро.
* * *
Возле входа в подъезд его окликнули.
— Добрый день, мсье Леконт!
Голос он узнал, поэтому ответил, даже не обернувшись:
— Добрый день, мадемуазель Грандидье.
Взялся за ручку двери, но войти не успел.
— Мсье Леконт, можно у вас спросить?
Он обернулся, попытавшись прикинуть, сколько девочке с чердака лет. Четырнадцать? Больше? Такая же некрасивая, как Мари-Жаклин, только взгляд какой-то уж очень серьезный.
— Спрашивайте!
Обычно из редакции он ехал автобусом до церкви Святого Сердца и только оттуда шел пешком. Но сегодня не пожалел ботинок, благо дождь перестал, и сквозь низкие тучи выглянуло неяркое осеннее солнце. На душе… Непонятно что на душе. Не мужчина под тридцать, а юная школьница, которой впервые предложили выйти вечером на Пляс Пигаль.
— Мне сказали, что вы поэт. Это правда?
Вопрос показался настолько нелепым, что бывший учитель на миг ощутил себя в сгинувшем навсегда Прошлом. Ученики в особенности же ученицы переходного возраста иногда испытают преподавателя на прочность.
«Но молчать нельзя! — наставляла молодых педагогов мадам Жубер. — Не знаете, как ответить, анализируйте сам вопрос». Этот случай не из сложных.
— Вам честно, мадемуазель Грандидье? Не знаю.
И, не дожидаясь продолжения, пояснил.
— На последнем курсе университета издал сборник — сто экземпляров за свой счет. Заглянул в него год назад. Не понравилось.
Девочка с чердака невозмутимо кивнула, словно ничего иного и не ожидая.
— Спасибо, мсье. Извините за любопытство, это у меня наследственное. Хочу предупредить…
Задумалась на миг, закусила губу.
— Возможно, в ближайшее время я о чем-то вас попрошу, скорее всего, о какой-то мелочи. Не вздумайте мне помогать, скажите, что спешите, или у вас живот болит…
Анри Леконт тоже решил ничему не удивляться.
— Допустим. А потом?
— А потом уезжайте из города, а еще лучше — из страны. Надежнее всего самолетом, там до сих пор документы проверяют не на всех рейсах.
Бывший учитель прикинул, сколько стоит билет… Ну, хотя бы до Рима или Брюсселя. Да-а-а… А если на красное вино перевести?
— Может, лучше спрятаться?
Девочка с чердака, покачав головой, взглянула укоризненно.
— До свидания, мсье!
* * *
Вернувшись в квартиру, Анри попытался найти тот самый сборник. Почти весь тираж раздарил, себе оставил три экземпляра, один потом отдал… Сержу Бродски, точно! Вместо визитной карточки.
Книжным шкафом он так и не обзавелся. Полка, вторая… Дальше искать не стал, махнул рукой. Он что, перечитывать собрался? Суета сует!..
Уже сняв пальто и пристроив шляпу на вешалку, бывший учитель сообразил, что по дороге не прикупил ни вина, ни продуктов. На столе — тарелка с двумя кусочками колбасы, огрызок булки и… И, собственно, все. Бутылка обнаружилась на подоконнике рядом со стаканом, но — пустая.
Он почему-то совсем не расстроился. Взвесил бутылку в руке, поставил обратно и резюмировал, причем вслух.
— Так тебе и надо. Мучайся!..
Бродски посоветовал напиться? Значит, поступим наоборот.
Кроватью он тоже не обзавелся, спал на старом топчане. Руки под голову, взгляд в серый потрескавшийся потолок. Еще один день, считай, позади. Бессмысленно, скучно, тоскливо — от одного визита на мост Мирабо до следующего. В каком-то из переведенных им романов герой, у которого убили возлюбленную, на вопрос, что он делал дальше, ответил просто: «Что я делал? Я старился».
Роман так себе, но в нем речь шла о трагедии. А у него с Инессой… Нет, не комедия, комедию он мог и не пережить. Так себе, драма.
* * *
— Я по тебе соскучился! Очень соскучился!..
— Не сегодня малыш, не сегодня. Я очень устала, лягу в своей комнате.
Малыш! Жена старше его на целый год, в семнадцать, когда они познакомились на первом курсе, это казалось чем-то серьезным. Теперь ему двадцать пять, они три года как женаты, работают вместе в лицее мадам Жубер. На работу тоже ездят вместе на красном спортивном «ситроене», подарке тестя, причем за рулем всегда она.
— Ты слишком часто смотришь по сторонам, малыш. Не будем рисковать!..
Она рыжая, он шатен, она крепкая в кости и невысокая, он фитилистый и костлявый. А еще у нее очень белая кожа, которую надо прятать от загара.
Хорошая квартира в центре, на левом берегу Сены. И перспективы неплохие, мадам Жубер намекнула, что ее лицей скоро будет расширяться, и ей потребуется заместитель по учебной части.
Огорчало лишь то, что Инесса отказывалась даже думать о детях. Ни сейчас, ни в близком будущем.
— Успеем, малыш, мы с тобой еще все успеем…
И еще то, что в последнее время жена все чаще ночует в своей комнате — и даже закрывается изнутри на ключ. Но все равно Анри Леконт чувствовал себя самым счастливым человеком в мире.
Старшеклассницы не слишком его любили — возможно, за то, что учитель словесности смотрел не на них, юных и прекрасных, а насквозь. Однажды перед уроком чья-то шкодливая рука написала на подкинутом листке бумаги: «Подкаблучник у коротконогой жабы». Он прочитал — и ничего не понял. О ком речь? Жена, как известно, не имеет внешности, но… Разве может быть кто-то красивее его Инессы?
Однажды мадам Жубер пригласила его после уроков в свой кабинет. Закрыв плотно дверь, указала на стул, а затем вынула из стенного шкафа бутылку коньяка.
— Налить, мсье Леконт? Нам предстоит не слишком приятный разговор.
Он настолько удивился, что ответил не сразу, причем не «да» (коньяк у начальства отменный), а «нет, спасибо». Но мадам Жубер все равно наполнила рюмки.
