Если верить журналистам, от здания стапо на Принц-Альбрехт-штрассе даже угольков не осталось, как и от самого Мюллера. Соль мрачно усмехнулась. Судьба! «Пусть дьяволы заполнят свет, оскалив мерзостные пасти…»
* * *
— Это нужно! — отрезал дед. — Причем сказать требуется именно так, желательно слово в слово. Государственные интересы, внуче, даже я знаю не все.
Агфред Руэрг зашел вовремя, она как прочитала последний вопрос. Знают ли в СССР о Клеменции? На этот раз в шпаргалке правда: точно сказать нельзя. Хотя Соль не сомневалась — уже знают.
— Разве лгать в государственных интересах? — удивилась она. — Мы же «чистые», и политика у нас должна быть чистой. Руководство миссии фактически договорилось с Гитлером о разделе Европы…
Ладонь деда тяжело упала на исписанный лист бумаги.
— Не с Гитлером! Переговоры велись с Герингом, это совсем иное дело. Есть стратегия, есть тактика. Гюнтер Нойманн поддерживал рейхсминистра авиации в борьбе против Гиммлера и его черной банды. И это правильно! Насчет же стратегии… По всем прогнозам осенью этого года в Европе должна была начаться большая война, будущая Вторая мировая. А войны-то нет! Кто ее предотвратил, как думаешь?
— Мы? — поразилась Соль. — Но как? Миссия погибла!
— То, что ею посеяно, все-таки взошло. Вот тебе и чистая политика, внуче! Но я зашел не спорить…
Сел рядом, положил руку на плечо.
— Бумаги потом. Сейчас готовься, сегодня состоится… Если по земному, митинг, мы называем это народным собранием. Ходить никуда не нужно, включат телескрины. Ты выступишь, внуче, очень коротко, две-три минуты. Скажешь, как ты рада, что Монсегюр наконец-то вернулся к нам. И обязательно упомянешь, что родилась на Старой Земле. Хочешь, текст напишу?
Она задумалась, но ненадолго, всего на миг.
— Не стану! Я вовсе не рада, французы уничтожили нашу миссию, но это все равно война. К тому же, кто станет слушать нечистую?
Агфред Руэрг тяжело вздохнул.
— Трудно помогать тем, кто сам этого не хочет. Митинг — твой шанс, запись увидят миллионы людей на Клеменции…
Мелькнула и пропала мысль, что так можно помочь отцу. Едва ли, скорее ему и это поставят в упрек. Дочь поддерживает, как говорят в СССР, линию партии, не таит обиды, а он сам?
— Нет. Извини, дядо. Когда на сороковой день душа предстанет перед судьями, отвечать придется мне, а не тебе.
Дед вышел, не сказав больше ни слова. Соль, дождавшись, когда закроется дверь, взяла в руки стоящую рядом с радиоприемником серебряную иконку Святой Девы Монсальватской, прижала к сердцу. Наставь, помоги!
Губы привычно зашептали:
— Ave, Maria, gratiā plena; Domĭnus tecum: benedicta tu in mulierĭbus…
[58]
Молитва оборвалась. Дева Соланж поняла, что забыла слова.
Глава 10. Зильберферай
«Болью пропитано небо над крепостью». — Полковник Риве и каска Адриана. — Зона личного состава. — Допросы. — Бой в небесах. — Безумцы. — Изоляция
1
— Но это же прекрасно! — всплеснула руками Камий Ортана. — Девочка, твой дед сотворил почти что чудо. Теперь легче станет тебя защищать. Только представь: слушания в Высшей палате правосудия, все такие серьезные, в мантиях и париках. И тут включается экран… Ты, участница Священной Реконкисты! Пусть попробуют потом возразить.
В это утро Камея смотрелась невероятно. Новое платье, серое и строгое, яркие губы, тонкий браслет на запястье. И привычный аромат духов, от которого замирает душа.
Менее всего хотелось возражать (и кому?), но Соль все-таки попыталась, сбивчиво, повторяясь и заранее понимая, что со стороны ее слова звучат глупо. Подруга, тем не менее, выслушала до конца. Подумав немного, встала, обняла, притянула к себе.
— Кажется, пришло время помочь маленькой большой девочке, которая просто запуталась. Хорошо, что ты пришла ко мне, Соланж! Агфред Руэрг политик, люди для него всего лишь шахматные фигуры. А я тебе объясню, как есть.
Усадила на койку, пристроилась рядом.
— На тебя много всего свалилось, Соланж, даже слишком много. Иной бы и выдержать не смог, но ты молодец, справляешься. Надо стиснуть зубы и сделать, как надо, просто сделать…
Соль хотели возразить, но Камея подняла руку.
— Не перебивай! То, что сейчас происходит, нам всем пока не осознать. Мы песчинки возле горы и даже толком не можем ее рассмотреть. Но все-таки попытаюсь тебя успокоить. Клеменция ни с кем не воюет, это я говорю, как юрист… Молчи и слушай! С несколькими странами Европы мы ведем переговоры об установлении нормальных межгосударственных отношений, сначала де-факто, а затем и де-юре. С Британией перемирие, мы предложили им хорошие условия, думаю, согласятся. На территории Германии и Франции разрешена только разведка, применение оружия в самом крайнем случае. И что не так?
Голос Камеи, уверенный и твердый, успокаивал, хотелось махнуть на все рукой, согласиться. И в самом деле, неужели она не рада, что ее земляки прикоснулись, наконец, к камням Монсегюра?
— Понимаешь, Камея… Те, что уничтожали Оскитанию, называли себя крестоносцами. А началось все с того, что те же крестоносцы пошли возвращать Иерусалим, хотя никогда им не владели. Наверняка они тоже кричали «Иерусалим наш!», когда резали его жителей…
Говорить было трудно, слова царапали рот, словно сломанные зубы, не хотели складываться в фразы, терялись, исчезали.
— Мои предки Монсегюр защищали. Но обороняли они не стены и не крыши, а веру Христову и свою свободу. Сейчас наш Монсегюр — Клеменция, а старая крепость просто память о былом. Если бы мы приехали и возложили цветы, разве бы нас прогнали?
Больше всего она боялась, что Камея станет отговаривать, но та ничего не сказала, лишь поглядела странно. Так смотрят на чужака, без спросу ворвавшегося в чужой дом.
* * *
— …Мне рассказали про Монсегюр еще в детстве, родители купили книжку с картинками, потом я сам его рисовал много раз. В школе мы играли с ребятами, команда крестоносцев против команды «чистых», за крестоносцев никто играть не хотел…
В коридорах пусто, зато через каждые несколько шагов огромный цветной экран. Его можно пройти насквозь, но Соль все равно пыталась пройти вдоль стены, словно боясь, что ударит током.
— …В семье есть легенда, что наш предок, погибший в 1340 году, похоронен возле Монсегюра, есть даже карта, пусть и более поздняя. Я обязательно попытаюсь найти эту могилу. Герои имеют право на память!..
Лица менялись быстро, наверняка устроители собрания хотели, чтобы выступило как можно больше. Соль понимала, нет, чувствовала: эти мужчины и женщины совершенно искренни, они действительно рады. Никто не вспоминает о войне, наверняка даже не думает. Война была давно, семь веков назад.
