– Я прослежу, чтобы тебя не беспокоили. Удачи.
Следующие два часа я слышала, как Василий то и дело повышает голос и переходит с английского на другой, абсолютно неизвестный мне язык и обратно. Я не разбирала ни слова из того, что он говорил, но тон был резким, язвительным, временами даже агрессивным. Потом голос в кабинете умолк, но Василий еще долго оттуда не выходил. Такое мгновенное возвращение к профессиональной жизни ткнуло носом в реальность не только его, но заодно и меня. Как и он, я начала забывать, что его жизнь не здесь. Он приехал, чтобы уладить проблему с «Дачей», а затем снова уехать. Но в этом направлении мы не продвинулись ни на шаг…
Я уже перестала ждать Василия, когда ближе к вечеру он наконец появился. Красные глаза, усталое лицо осунулось и помрачнело, рукава рубашки закатаны. Я осторожно покосилась на распахнутую дверь кабинета: его ноутбук был еще открыт, вокруг разложены бумаги. Похоже, он еще не закончил работу. Василий подошел ко мне, вертя головой так, что похрустывали шейные позвонки, и облокотился на стойку напротив меня.
– Извини, Эрмина, я утратил представление о времени и забыл, что лишил тебя кабинета.
Он вяло помассировал виски и лоб и заявил, что, к его удивлению, привычка к вольной жизни на открытом воздухе вернулась очень быстро, и теперь ему трудно сидеть весь день взаперти в четырех стенах. Потом он надолго замолчал и вдруг стукнул кулаком по стойке и судорожно вздохнул, как будто пытался заглушить рвущийся наружу гнев.
– Все прошло не так, как тебе хотелось, или я не права? – Я искренне посочувствовала ему.
Он извинился за свою вспышку, которая напомнила мне те, что зачастую случались у Джо. После этого он начал объяснять, хоть я и не просила, что его группа в настоящее время работает над приобретением гостиничной сети в Азии, запуском которой он, скорее всего, займется в ближайшие месяцы. Пренебрегая недовольством акционеров, он взял «отпуск», чтобы проводить тело матери во Францию. Перед отъездом Василий напряженно трудился, чтобы согласовать как можно больше пунктов контракта, и пообещал продолжить работу на расстоянии. Руководство возложило на него частичную ответственность за проволочку с завершением сделки и посчитало, что он застрял в Провансе слишком надолго. Василий злился не только на себя – из-за укоров профессиональной совести, – но и на упреки начальства в отсутствии на рабочем месте. Заодно я узнала, что он никогда не брал отпуск или всего на пару-тройку дней, да и то только тогда, когда Маша и Джо приезжали к нему на два месяца. Значит, вся его жизнь сводилась к работе, и, если я правильно понимала, так было все эти годы после его отъезда из Прованса. Он не отрицал, что отлучиться сразу на несколько недель – некоторый перебор для его привычного графика, но полагал, что заслужил этот отпуск. До сегодняшнего дня он успешно действовал в интересах своей компании и дал им возможность много заработать, доходы его группы лились непрерывным потоком, и это в значительной мере было его заслугой.
– Ты приехал всего неделю назад, а они уже хотят, чтобы ты летел в Сингапур? – Я вдруг забеспокоилась.
Он горько усмехнулся:
– Да… но я выторговал немного времени, потому что не сделал… не урегулировал…
Василий погрузился в созерцание холла, рассматривая попеременно то пол, то потолок, затем подошел к двери. Отсюда были видны фонтан и терраса ресторана. Он расправил плечи, словно набираясь храбрости, а потом обернулся ко мне. На его лице была написана озабоченность. Он пытался мне что-то сообщить. Почему нам так тяжело говорить о «Даче»? Эта тема угнетала и его и меня. Мой рот раскрылся сам, помимо воли:
– Ты еще не решил…
Я не смогла закончить фразу.
– Нет… и…
– И что?
– Я не готов уехать…
Он поймал мой взгляд, а я не могла освободиться, вырваться – так же, как раньше в гараже Джо. Но тогда в нем не было твердости, Василий просто недоумевал. А я с каждой секундой теряла почву под ногами, не понимала, чего хочу и на каком я свете. У меня не получалось разобраться в собственных чувствах. И как это часто бывало в последние месяцы, всплыло воспоминание, даже не совсем воспоминание, а скорее ощущение дежавю, эхо какого-то давнего переживания. Двадцать лет назад я была совершенно обескуражена, когда узнала, что он уезжает, причем узнала не от него, а от кого-то другого, между делом, накануне его отъезда, через три месяца после моего появления здесь. Я огорчилась, рассердилась, впала в замешательство. Со временем я об этом забыла. Или просто не хотела еще раз об этом задумываться.
Я собралась спросить его, почему он все же решил задержаться, что было истинной причиной. Мне хотелось, чтобы он заговорил, чтобы мы с ним оба заговорили, чтобы перестали избегать некоторых тем. Поскольку мне все чаще приходило на ум, что дело отнюдь не только в будущем «Дачи».
– Мама!
Я как будто долго задерживала дыхание, а теперь снова задышала. Василий напрягся, но не шевельнулся, напротив, мне почудилось, что он изо всех сил цепляется за стойку, как будто борется с желанием сделать или сказать что-то. Что именно? Я вырвалась из-под его власти, встала, обогнула стойку, не осмеливаясь посмотреть на него, и сосредоточила все свое внимание на детях, которые приехали гораздо раньше, чем я их ждала. Роми промчалась по холлу и прыгнула в мои объятия. Я зарылась в ее волосы, и мне сразу стало лучше, я спустилась с небес на землю. Алекс подошел новой для него разболтанной походкой мальчишки на пороге переходного возраста, две сумки вещей, взятых на неделю, он не то чтобы нес, а скорее волочил за собой. Он рассеянно поцеловал меня, а я поставила дочку на пол.
– Где ваш папа? – спросила я.
– Он привез нас и сразу уехал.
– Что? – возмутилась я.
Я выбежала на крыльцо и успела увидеть, как исчезает пикап Самюэля. Итак, у нас возникли проблемы с общением, мы делали все, чтобы сократить наши встречи, и меня это не удивляло, я сама к этому стремилась. Общий смех, понятные обоим намеки, согласованность реакций расставшихся родителей – всему этому конец. Так и должно было быть, но в данном случае он перешел все границы. Я бы предпочла услышать из его уст, что неделя с детьми прошла хорошо и ничего особенного не случилось. Наш конфликт не отменял нормы если не любезности, то хотя бы общепринятой вежливости. Я ему все выскажу. Я двинулась вперед и приготовилась врезать Самюэлю по телефону, но моментально пригасила вспышку гнева. Алекс и Роми глазели на Василия, который тоже смотрел на них в упор, едва заметно улыбаясь. Я забыла их познакомить. Не успела я вернуться, как Роми уже сделала шаг к Василию.
– Джо и Маша – твои родители?
– Да… А ты Роми, ты – Александр.
Сын с подозрением кивнул. Я не называла их имен при Василии, в этом я была уверена.
– Джо и Маша много мне о вас рассказывали.
Мое сердце застучало быстрее, я окаменела и была неспособна как-то отреагировать или выдавить хоть слово.
