Бритт-Мари с улыбкой засеменила ему навстречу. Улыбка никак не хотела сходить с её лица, хоть Бритт-Мари и пыталась с ней совладать. Потому что, если честно, Рюбэк был единственным взрослым человеком, с которым она в данный момент имела желание общаться.
— Уступить тебе моё место за печатной машинкой? — спросила она. — Тогда и ты сможешь заняться перепечаткой отчётов.
Рюбэк засмеялся и посмотрел ей в глаза.
— Нет, я подумал, что…
В это мгновение Бритт-Мари оступилась — она ещё не привыкла носить туфли на танкетке. На миг она потеряла равновесие, но Рюбэк успел схватить её за руку прежде, чем она упала. Он не делал резких движений и не дёргал руку Бритт-Мари, но, словно по иронии судьбы, она всё равно приземлилась прямо к нему на колени.
По выражению его лица Бритт-Мари поняла, что Рюбэк удивлён не меньше, чем она сама.
— Ой, я… я… — запинаясь, выговорила она, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
В этот миг внезапно распахнулась дверь кабинета, и внутрь вошёл их каменнолицый шеф, одетый в один из своих, на первый взгляд, одинаковых серых костюмов. Увидев их, он замер на месте с приоткрытым ртом, словно от удивления оставил приоткрытой дверцу в свой внутренний мир. В следующий миг дверца захлопнулась: рот Фагерберга вновь стал похож на белёсую ниточку, и он вышел из кабинета тем же путём, что и зашёл.
— Чёрт возьми, — выдавила Бритт-Мари, вскакивая с колен Рюбэка. Она быстро одёрнула юбку и пригладила чёлку.
Рюбэк тут же без лишних слов пересел на собственное место.
— Наверное, он решил, что… — тяжело выдохнула Бритт-Мари, опускаясь на свой стул. — Что нам теперь делать?
— Это был несчастный случай, — спокойно ответил Рюбэк, исподтишка разглядывая её туфли, но даже он выглядел обескураженным. Бледная кожа под веснушками приобрела тот же оттенок, что и каша с брусничным пюре, съеденная ею на завтрак, а взгляд его метался между Бритт-Мари и окном.
— Но ему это знать неоткуда, — возразила Бритт-Мари.
— Нам вовсе незачем ему что-то объяснять, — сказал Рюбэк. — Это сделает ситуацию ещё более…
Дверь распахнулась, и в неё вновь вошёл Фагерберг. Если он и был возмущён, то ничем этого не выдал, его лицо оставалось таким же бледным и бесстрастным, каким оно было всегда. Его взгляд упал на стопку бумаги рядом с пишущей машинкой.
Бритт-Мари сделала вид, что читает текст, но тут же осознала свою ошибку.
Элси. Стокгольм, февраль 1944.
— Что это? — спросил Фагерберг.
— Ничего, — жалко проблеяла Бритт-Мари, хватая пачку листов и пытаясь запихнуть их к себе в сумочку.
— В моём кабинете через пять минут, — отрезал Фагерберг.
12
Когда явились Бритт-Мари с Рюбэком, в насквозь прокуренном кабинете шефа уже вовсю дымили Фагерберг и Кроок.
Кроок принялся бесстыдным образом разглядывать Бритт-Мари, так что она сразу заподозрила, что Фагерберг уже всё ему рассказал.
Когда вошедшие сели, Фагерберг молча швырнул на стол вечернюю газету и выжидательно сложил руки на груди. Затем откашлялся и ткнул своим длинным костлявым указательным пальцем в газету.
Кроок с Рюбэком поднялись. Бритт-Мари незаметно одёрнула трикотажную водолазку и всем телом подалась вперед, чтобы разглядеть заголовок.
«Убийца распинает женщину в Эстертуне», — прочла Бритт-Мари.
О нападении на Ивонн Биллинг и её избиении пресса уже писала, однако до сих пор детали происшествия и методы преступника репортёрам не были известны.
— Перкеле, — невнятно пробурчал Кроок, запихивая окурок в переполненную пепельницу.
[16]
— Будем исходить из того, что никто из вас не стал бы якшаться с этими писаками, — сквозь зубы процедил Фагерберг, практически не открывая рта.
Все покачали головами.
— А если на одного из вас вышли бы репортёры, то вы держали бы свои языки за зубами, — продолжал он. — Я очень надеюсь, что так оно и есть.
Затем он повернулся к Бритт-Мари и снова откашлялся.
— Даже когда так хочется облегчить сердце перед кем-то, когда сталкиваешься со злом и смертью, а в особенности, когда всё это ещё в новинку, — даже тогда не нужно разевать свою пасть.
Взгляд Фагерберга так помрачнел, что у Бритт-Мари пошли мурашки по коже. Её обдало ледяным холодом, словно окатило январской водой. Презрение, отвращение и замешательство читались на его лице. Будто Фагерберг никак не мог взять в толк, как кто-то вообще мог впустить такую, как Бритт-Мари, в его полицейский участок.
Она с такой силой сжала в руках блокнот и ручку, что побелели костяшки пальцев.
Зачем он так с ней?
Только потому, что она здесь новенькая?
Но ведь и Рюбэк здесь такой же новичок, как она. И в какой-то миг Бритт-Мари даже собралась высказать это Фагербергу. Но решимость её испарилась, как деньги в портмоне, как тот пузырящийся, щекотный восторг влюбленности, который Бритт-Мари однажды испытала с Бьёрном.
Она заторможенно кивнула.
— Да, комиссар.
Все взгляды были прикованы к ней, словно Бритт-Мари была обезьянкой в клетке.
— Чудесно. В таком случае, мы можем приступить к тому, ради чего сегодня собрались. Кроок, есть новости?
Кроок нехотя отвёл взгляд от Бритт-Мари, взял папку и стал листать её содержимое.
— Как вам известно, имя жертвы — Маргарета Ларссон. Дочь Лена пятнадцати месяцев от роду. Отца мы до сих пор не смогли установить. Также мы не смогли связаться с родителями жертвы, которые, согласно регистру, проживают в Смоланде. Тело Маргареты обнаружил рабочий, который пришёл латать трубу в ванной. У него был ключ, так как совсем недавно он занимался в её ванной более крупным ремонтом. И да, у него есть алиби. Я лично всё проверил.
Фагерберг громко стукнул ручкой об стол.
— Инспектор Кроок, я спрашивал, есть ли новости. Если бы мне необходимо было освежить в памяти то, что нам уже известно, я мог бы это прочесть.
Выцветшие глаза Кроока зашарили по кабинету, и наконец, взгляд его снова упёрся в Бритт-Мари.
Она сидела, уставившись в раскрытый блокнот у себя на коленях.
— О, — встрепенулся Кроок. — Я переговорил с владельцем недвижимости. Все ключи в наличии.
— Владелец — тот же человек? Что и в деле Биллинг?
— Да. У консьержа алиби на оба случая. Ещё я пообщался с криминалистами. В квартире обнаружилось множество отпечатков, но на предмете, который был во рту у жертвы, их не нашли. Это туалетный ёршик, кстати. Лично я думаю, что преступник был в перчатках, как и в случае с Ивонн Биллинг. Она ведь это заметила.
