— Можно…? — спросила она, протягивая руку к отверстиям, оставшимся от гвоздей.
— Конечно.
Ханне потрогала пол. Вокруг каждого отверстия паркет был разбит, и из его древесины торчали длинные щепки, словно сам пол протестовал против вбивания гвоздей. Практически посередине между двумя группами отверстий на полу были видны тёмные трещины.
— Что это? — спросила Ханне.
— Мы думаем, здесь он бил её головой об пол.
— О, — Ханне отдёрнула руку.
— Это, вкупе с ударами ногой по голове, и стало наиболее вероятной причиной смерти.
— Я прочла, что вы не выяснили, как он смог пробраться внутрь, — сказала Ханне, выпрямляясь. — Что ты об этом думаешь?
Линда сложила на груди руки и огляделась вокруг. Её тёмные глаза обшарили мебель и плакаты на стенах, и остановились на прихожей.
— Мне кажется, он вошёл через дверь. Вероятно, она сама его впустила, или он каким-то образом смог вскрыть замок отмычкой. Но следов взлома не было.
— А через балкон? — поинтересовалась Ханне, кивая в сторону окна.
Линда покачала головой.
— Нет. В это время года балкон должен был стоять закрытым. К тому же, если бы он проник в квартиру этим путём, оставил бы следы. А криминалисты ничего не обнаружили ни на балконе, ни на крыше.
Ханне снова огляделась. Она пыталась запомнить обстановку маленькой, поразительно аккуратной квартирки. Парк, раскинувшийся за окном, укрытый снегом и по-открыточному красивый. Свидетельства немыслимого злодейства под ногами.
В тот момент Ханне сама себе пообещала сделать всё, что будет в её силах, чтобы упечь за решётку монстра, разрушившего маленькую семью, которая здесь жила.
Линда легонько тронула её за плечо.
— Мы едем к Ивонн Биллинг? Она живёт в городе.
22
На вид Ивонн Биллинг было около сорока пяти. Она сохранила стройную фигуру, и была одета в «вареные» джинсы и вишнёвый вязаный свитер с рукавами «летучая мышь». Каштановые волосы она убрала пластиковым гребнем черепахового оттенка, а на её гладком точёном лице не было и следа косметики.
Квартира, расположенная в доме на площади Нюторьет на Сёдермальме каким-то непостижимым образом казалась одновременно богемной и очень опрятной. Книги были сложены на полу в высокие, очень ровные стопки, рисунки и чёрно-белые фотографии служили украшением стен, а мебель была потёртой, но очень красивой.
— Добро пожаловать, — с неуверенной улыбкой поприветствовала Ивонн визитёров. Она проводила их в небольшую кухню, окно которой выходило во двор. Когда Ханне с Линдой устроились, Ивонн принесла чайник.
— Я не держу дома кофе, но могу предложить зелёный чай.
— Зелёный чай? — прыснула Линда. — Это что-то новенькое!
— Тогда, наверное, стоит попробовать, — с улыбкой ответила Ивонн.
Она разлила горячий напиток по пузатым керамическим кружкам и устроилась напротив. За окном виднелся укрытый снегом двор. Одинокое дерево тянуло к свету обнажённые ветви. Узкая цепочка тёмных следов соединяла внешний дом в квартале, фасад которого выходил на улицу, с внутренним. Какие-то птицы парили в вышине над городом, словно иглы, накрепко сшивающие по-декабрьски серое небо с ещё более высокими сферами.
— Так значит, он вернулся?
Лицо Ивонн помрачнело, и в её голосе Ханне услышала страх.
— Мы считаем это вероятным, — ответила Линда.
— Я прочла об убийстве в газете, но убедила себя, что это не мог быть тот же самый человек. Прошло ведь столько лет.
— У нас пока нет в этом уверенности, — пояснила Линда.
Ивонн молча кивнула и сделала глоток чаю, держа кружку обеими руками.
Линда продолжала:
— Мы изучили старые протоколы допросов. Но тем не менее, нам было бы полезно ещё раз услышать от вас рассказ о том, что тогда произошло.
Ивонн издала вздох, потянулась и сложила руки на коленях.
— Если бы вы знали, сколько раз я уже это повторяла. Всё, чего я бы хотела, — забыть это. Я переехала, и нога моя больше никогда не ступит на землю Эстертуны. Пока я жива. Много лет я вообще не могла оставаться одна, поэтому мы с Даниэлем жили у моей мамы. Но в итоге я смогла собраться в кучу, перебралась сюда и выучилась на социолога. Возможно, потому, что у меня было желание помогать другим женщинам, пострадавшим от насилия. Но вероятно, воспоминания об этом роковом происшествии никогда не перестанут меня преследовать. А я всего лишь хочу, чтобы это закончилось.
— Я понимаю, — отозвалась Линда, наклоняясь вперед. — Но, может быть, сделаете одно исключение?
Ивонн некоторое время хранила молчание, а потом схватилась руками за лицо и закрыла глаза. Она всем телом задрожала, и Ханне на мгновение почудилось, что Ивонн сейчас начнёт плакать. Однако в следующий миг Ивонн кивнула, справившись с собой, и начала рассказ о незнакомце, который посреди ночи возник с большим ножом в руках в квартире, где спали Ивонн и её сын. Ивонн рассказала, как он наступал ногой ей на горло, когда она пыталась кричать, и как он бил её головой об пол, снова и снова, пока Ивонн не потеряла сознание. И как потом очнулась от жгучей боли и ударов тяжелого молотка, которым незнакомец забивал гвозди ей в ладони. И как сосед, который принялся стучать в дверь, напугал убийцу, и тот исчез, не доведя своё дело до конца.
Наконец слабым голосом она рассказала о долгих часах, проведённых на полу. Время тогда словно остановилось, а отчаянная убеждённость в том, что он вернётся, чтобы убить её вместе с сыном, росла с каждой минутой.
— Я даже не могла успокоить Даниэля, чтобы он не плакал. Ведь я не могла говорить. А я изо всех сил стремилась его утихомирить. Я так боялась, что этот псих вернётся.
На этом месте Ивонн стала всхлипывать, и Ханне поспешила подать ей бумажную салфетку, рулон которых обнаружился у мойки.
— Благодарю, — произнесла Ивонн и высморкалась.
— Это мы должны благодарить, — мягко возразила Линда. — И знайте, что мы сделаем всё, что будет в наших силах, чтобы схватить и посадить за решётку это чудовище.
Ивонн молча кивнула, не отрывая взгляда от своей кружки.
— Даниэль неотступно следовал за мной долгое время после случившегося… много месяцев. Он спал, тесно-тесно прижавшись ко мне, и мне всё никак не удавалось его отучить от этого. Хорошо, что существует снотворное.
Она невесело рассмеялась.
— Может быть, есть что-то ещё, над чем ты успела поразмыслить? — спросила Линда. — Что-нибудь, что пришло тебе в голову потом, впоследствии. Может быть, детали его внешности, его запах, голос?
Ивонн покачала головой.
— Он ничего не говорил.
Повисла тишина.
