Она не договорила фразу.
— А что твоя мама? Чем она занимается?
— Она художница.
— Рисует?
— Да.
— Что?
— Что ты имеешь в виду?
Линда переключила скорость и утопила педаль газа до предела, обгоняя старый фургон «Фольксваген».
— Ну, она пишет портреты? Или пейзажи?
— Она пишет абстрактные картины. Ничего определённого на них не увидишь.
— Хм, — промычала Линда, запихивая в рот очередную чипсину. — Вы с мамой близки?
Ханне мысленно взвесила свой ответ. Стандартный вариант — тот, что не повлечёт за собой утомительных расспросов, — что они с матерью, конечно же, близки друг другу. К тому же, Ханне редко откровенничала с другими людьми. Бывали, конечно, исключения — Уве, например, тесный круг ближайших друзей, да научная руководительница, которая помогала Ханне в написании дипломной работы в бакалавриате. Та самая, что взяла на себя заботу о Ханне в тот памятный вечер, когда мать бросила ей в лицо, что желает ей смерти. Что никогда не хотела иметь детей, по крайней мере, таких монстров, как Ханне.
Ханне покосилась на Линду.
— Мы с папой были довольно близки, — сказала она. — Очень близки. Я всегда была папиной девочкой.
Она запнулась, но решила всё же договорить до конца.
— Мама была не в себе большую часть моего детства. У неё были проблемы с психикой. Они, кстати, и сейчас никуда не делись. У неё случаются припадки, и в таких случаях её помещают в клинику. В какие-то периоды она вообще разрывала со мной всякие отношения. Когда я была маленькой, мама выдумала, что мы с папой против неё сговорились и что-то замышляем. И она отказывалась встречаться со мной несколько лет подряд.
Ханне замолчала.
— Всё это сложно, — добавила она.
Линда протянула руку и крепко сжала ладонь Ханне.
— Эй, — воскликнула она. — Ты хоть представляешь, как тяжело даже слышать такое?
И отчаяние Ханне стало потихоньку рассеиваться, словно туманная дымка, а осколок льда в сердце плавился, уступая место тёплому чувству.
Некоторое время они ехали в молчании.
Линда время от времени материлась и от души сигналила какому-нибудь участнику движения, который чересчур замешкался, или, наоборот, мчался на всех парусах, или попросту оказывался у неё на пути.
— Чёртов членосос, — выругалась она, когда в правом ряду её подрезал грузовик.
Ханне было приятно общество Линды. Она никогда прежде не встречала похожих девушек, таких искренних и страстных. Без царя в голове, но всё же очаровательных. Линдина безыскусная манера поведения живо откликалась в сердце Ханне.
«Мы могли бы подружиться», — думала она.
«Мы могли бы подружиться, и я стала бы приглашать её в гости к нам с Уве…»
Ровно на этом месте мысль Ханне обрывалась, потому что Уве Линда бы точно не понравилась — это Ханне понимала. Уве общался исключительно с интеллектуалами — эта малосимпатичная черта выдавала в нём сноба, — а Линда была во всех отношениях замечательной, но точно не интеллектуалкой.
Бьёрн Удин предстал перед визитёрами в тренировочных штанах и застиранной футболке, которая сильно обтягивала живот.
У него были налитые кровью глаза, а седоватые волосы начинали редеть. Тем не менее, по его виду до сих пор можно было понять, что в молодости этот человек был хорош собой. Скулы и подбородок ещё не оплыли, а рот сохранил чувственные очертания.
Линда и Ханне представились.
— Из полиции? Нашли Бритт-Мари? — переспросил он, не дав Ханне с Линдой толком перешагнуть порог.
— Нет, к сожалению, — отозвалась Линда. — Но мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
Бьёрн проводил их в маленькую гостиную.
Обстановка комнаты ограничивалась чёрным кожаным диваном и большим, громоздким телевизором. На полу валялись коробки от пиццы, пакетики из-под чипсов и пустые пивные жестянки. Чувствовался слабый дух какой-то тухлятины.
— Прошу прощения, — пробормотал Бьёрн, словно прочтя мысли Ханне. — Я не успел прибраться.
— Ничего страшного, — отозвалась Линда, покосившись на экран включенного телевизора. Там показывали какие-то лошадиные бега.
— Я убавлю звук, — сказал Бьёрн, протягивая руку за пультом.
Ханне в тишине внимательно за ним наблюдала, думая о том человеке, фотографию которого рядом с Бритт-Мари видела в материалах дела. Это у него были когда-то длинные светлые волосы, это он когда-то напоминал рок-звезду. Он носил джинсы-клёш и самоуверенную улыбку на губах.
Время его не пощадило.
— Что вы хотите знать? — крикнул он из кухни, куда вышел за складным стулом для себя.
Когда Бьёрн вернулся и сел, Линда вынула блокнот.
— Вы живёте один?
— Угу.
— Но вы ведь встретили женщину после исчезновения Бритт-Мари.
Бьёрн кивнул.
— Анетта. Мы встретились через пару лет после ухода Бритт-Мари. У нас есть дочь, Йенни. Но мы недавно развелись. Это оказалось чертовски хлопотно. Она, Анетта, сделала всё, чтобы только мне насолить. Настучала в социальную службу, что я не гожусь в родители, и выбила себе полную опеку. Власти ведь всегда принимают сторону женщин. Так всегда бывает — бабы выигрывают все дела об опеке.
— Где же сейчас проживают ваши дети?
— Йенни живёт с Анеттой, а Эрик у мамаши. Моей, то бишь. Её зовут Май.
— У вашей мамы? — переспросила Линда, приподняв светлую бровь. — Почему?
Сцепив пальцы лежавших на коленях рук и шаря взглядом по потолку, Бьёрн медлил с ответом.
— Мамаша всегда любила всех строить и всем управлять, она стала заниматься нашим хозяйством ещё в то время, когда Эрик был малюткой, а Бритт-Мари так стремилась работать. Она считала, что Эрику с ней лучше.
— Понимаю, — отозвалась Линда, но прозвучало это не слишком убедительно.
— Так чем вы сейчас занимаетесь? У вас есть работа?
Бьёрн покачал головой.
— Неа. Не срослось. К тому же, у меня проблемы со спиной…
Бьёрн не договорил фразу, и уставился в экран телевизора, словно опасаясь что-то пропустить.
— Известны ли вам какие-либо подробности дела, над которым работала Бритт-Мари перед тем, как исчезнуть? — поинтересовалась Линда.
— Не особенно. Знаю только, что она занималась тем убийством, которое произошло неподалеку от Берлинпаркен.
— Может быть, она напала на след преступника?
Бьёрн пожал плечами.
— Не имею понятия. Она не слишком распространялась о своей работе. Мне кажется, ей там приходилось несладко. Помнится, она говорила, что её начальник — говнюк.
