То, что хоть кто-то в группе оставался в хорошем настроении, было удачей, ибо расследование продвигалось туго. Несмотря на обход квартир, на обзвон телефонных номеров, на все показания свидетелей и недавно открытую горячую телефонную линию, у них всё ещё не было подозреваемых.
Болотный Убийца так и оставался тенью.
А в Эстертуне росла и ширилась паника.
В одиночку женщины больше не появлялись на улицах по вечерам. Они ходили исключительно группами или в сопровождении своих мужей и близких мужчин. Слесари работали сверхурочно, не успевая устанавливать дополнительные замки и дверные цепочки в домах близ Берлинпаркен. Вечерние газеты смаковали ужасающие подробности, в полицейский участок Эстертуны кто-то подбросил свёрток с собачьим дерьмом, а гражданское объединение «Друзья Эстертуны» созвало народный сход на площади, где в очередной раз прозвучали требования об отставке коммунальной администрации. Телевидение, конечно, было тут как тут, документируя события. Брали интервью у перепуганных женщин и панорамной съемкой давали толпу взволнованных демонстрантов.
Два дня спустя случилось невообразимое — то, что буквально поставило страну на колени, а также повлекло разрушительные последствия для тех, кто расследовал дело Болотного Убийцы.
Вечером 28 февраля 1986 года премьер-министр Швеции Улоф Пальме вместе со своей супругой Лисбет шёл домой пешком по улице Свеавеген в центральном Стокгольме. Они возвращались из кинотеатра. С ними не было телохранителей, и супруги наслаждались прогулкой по городу — как самые обычные жители Стокгольма.
В двадцать три часа двадцать минут на подъеме улицы Туннельгатан их догнал вооружённый человек. Улоф Пальме получил выстрел в спину, а Лисбет Пальме была легко ранена по касательной. После этого преступник быстро скрылся.
Улоф Пальме скончался на месте происшествия.
Ханне услышала эту новость по радио на следующее утро, и на какое-то время та невидимая стена, что возникла между ней и Уве, словно растворилась, рассеялась, как ночной кошмар в ярком свете утреннего солнца. Они держались за руки и долго разговаривали — о смерти, которая имеет свойство разделять, сеять раздор, рождает ненависть — и в то же время объединяет.
35
Ханне почувствовала это сразу, как вошла в здание управления на следующей неделе. Там царила новая атмосфера. В коридорах переговаривались шёпотом и обменивались серьёзными взглядами. По лестницам вприпрыжку сновали сотрудники, а на полу в одном из кабинетов виднелись пустые жестянки из-под колы и картонки от пиццы — свидетельства чьей-то сверхурочной работы.
Когда Ханне вошла в конференц-зал, все уже были на своих местах, но сегодня даже Линда выглядела мрачно. Губы её высохли и растрескались, а тонкая кожа под глазами просвечивала голубым. Она больше не шутила о своем «малыше» из одеял или о намерении переехать в Эстертуну.
Лео сидел молча, держа подушечку снюса в руке. Его худое тело согнулось над столом, взглядом он уставился в пол, а жидкие волосы выглядели давно не мытыми и нечёсаными.
Роббан откашлялся.
— По причине, которая всем вам, без сомнения, известна, наблюдение за Берлинпаркен прекращено, — объявил он.
— Я считаю, это большая ошибка, — сказала Ханне. — Он снова нападёт.
Роббан поднял руку, призывая её замолчать, но Ханне упрямо продолжила:
— Стали бы вы прерывать операцию, если бы нападение ожидалось не в Эстертуне, а в одном из благополучных предместий? Если бы Болотный Убийца распинал представительниц высшего класса, а не несчастных одиноких матерей?
— Это не имеет отношения к делу, — отозвался Роббан.
— Правда? Отлично, мне всё ясно. Кучка распятых женщин из нищего района, переполненного приезжими, конечно, ни в какое сравнение не идёт с убийством премьер-министра Швеции.
— Достаточно! — взревел Роббан. — С меня достаточно твоих советов. И твоего так называемого профилирования. Мы угробили на это два месяца работы, и больше я не могу тратить время. К тому же, Хансу Хольмеру с командой нужны парни на подмогу.
Ханс Хольмер — начальник полицейского управления Стокгольма, вот уже неделю как взял на личный контроль расследование убийства Улофа Пальме. Точно сказать, при каких обстоятельствах ему это было поручено, не мог никто, но злые языки поговаривали, что Хольмеру важнее было регулярно появляться на многочисленных транслируемых по телевидению пресс-конференциях, нежели собственно руководить расследованием.
— Это не обсуждается, — припечатал Роббан и впервые за долгое время встретился взглядом с Ханне.
Ханне долго смотрела на него испытующим взглядом. Ей показалось, что в загорелых чертах Роббана проглядывало некое довольство. Ханне вспомнилась дискуссия, которую несколько недель назад вызвали представленные ею выводы. Когда Ханне заявила, что преступник мог ощущать себя оскорблённым своими жертвами.
Ханне тогда отметила хорошо замаскированное сомнение в голосе Роббана:
«Но если кто-то не хочет идти на свидание, разве такой мелочи достаточно для убийства?»
«Ты тоже чувствуешь себя оскорблённым, — подумала Ханне. — Оскорблённым и униженным моим отказом».
— Можешь прийти завтра и забрать свои вещи, — продолжал Роббан, кивая в сторону Ханне. — Впоследствии, я полагаю, нам больше не понадобится твоя…
Он взял театральную паузу и возвёл глаза к потолку.
— …твоя так называемая помощь, — заключил он.
— Всё ясно, — ответила Ханне.
— Отлично.
В помещении повисла тишина.
Роббан прокашлялся.
— Ты разыскал этого фон Бергхоф-Линдера? — задал Роббан вопрос, обращаясь к Лео.
— Да. Вообще-то, я с ним вчера беседовал. Он работал в Службе Государственной Безопасности — в сороковые это была предшественница СЭПО. Он хорошо помнит события в Болоте, но утверждает, что никогда не подозревался в убийстве и даже не был допрошен. И не помнит разговора ни с каким Фагербергом.
[29]
— Странно, — сказал Роббан. — Где он сейчас живёт и сколько ему лет?
— Семьдесят шесть. Проживает в небольшой квартире на площади Юрхольм. Но — и сейчас это особенно актуально — вырос он в Эстертунской Усадьбе.
— В Эстертунской Усадьбе?
Роббан подался вперёд всем телом.
— Да, в бывшей дворянской усадьбе, которая была экспроприирована, когда в конце пятидесятых строился центр Эстертуны. Земля определённо принадлежала фон Бергхоф-Линдерам. Им до сих пор принадлежат там обширные угодья. Они десятилетиями ссорятся с коммуной, требуя прекратить эксплуатацию Эстертунских угодий.
— Это может быть просто совпадением, — сказала Линда.
