Ханне думала о теле Анны Хёёг, найденном в квартире близ Берлинпаркен. Об окровавленном лице и шляпках гвоздей, торчавших из её ладоней. Думала о Бритт-Мари и об Эрике, её угрюмом сыне-подростке, с застывшим на прыщавом лице выражением отвращения, когда он передавал им коробку с вещами своей матери.
…это можете забрать… мне это без надобности.
Ханне захлестнуло такое ощущение горя, что ей стало трудно дышать. Словно грудь стянули ремнями, а острая боль отдавалась в плечи и руки.
Ханне казалось, что она падает. Тонет в морской пучине, как Седна тонула в ледяных северных водах.
Когда Ханне складывала свои вещи в бело-голубой пакет универмага «Консум», её разыскала Линда.
— Поедешь со мной в Эстертуну?
Ханне подняла взгляд на широко улыбавшуюся Линду.
— А зачем тебе туда?
— Нужно проверить сведения с горячей линии. Поехали. Тогда мы с тобой ещё успеем поболтать.
Ханне в задумчивости поглядела на свой пакет.
Если по ком из этого здания она и станет скучать, так только по Линде.
— Хорошо, — согласилась она.
— Как дела дома? — спросила Линда, когда они уселись в машину.
— Она, в смысле, терапевт, не собирается оставлять ребёнка. Уве хочет помириться.
Линда фыркнула.
— Надеюсь, ты не сказала «да».
— Я сказала, что ему стоит подыскать себе новое жильё.
— Ты чертовски правильно поступила.
— А как дела у вас? — спросила Ханне, не в силах много говорить об Уве. — Как подготовка к свадьбе и всё такое? — добавила она.
— О, — воскликнула Линда и принялась взахлёб рассказывать о свадебном путешествии, которое они решили провести в Италии — там заметно дешевле, чем во Франции, а еда почти такая же вкусная. А потом Линда поделилась с Ханне, что недавно была у сестры на примерке платья.
— Мне нужно скинуть пару кило, — засмеялась она, хлопнув себя по животу. — Но платье — сказочное. Представляешь, на него ушло почти десять метров ткани!
— Ух ты, — восхитилась Ханне, разглядывая покрытые снегом ели, которые проносились мимо окна машины. Они были похожи на присыпанные пудрой пряники, расставленные кем-то по стойке «смирно» вдоль шоссе. Вдоль обочин тянулись высокие отвалы грязно-серого снега, похожие на бесконечно длинных змей, ползущих на север.
Линда вдруг посерьёзнела и прикусила губу.
— Чёрт возьми, Ханне. Я буду так сильно по тебе скучать.
— А я по тебе.
— Мы же можем иногда встречаться?
— Конечно, мы с тобой будем видеться, — ответила Ханне, прекрасно зная, что это ложь. У поворота на Эстертуну она сказала:
— Ты не могла бы остановить в центре? Мне нужно зайти на почту.
— Конечно. Я заеду на квартиру, заберу одеяла. Ой, прости, заберу малыша. Иди на почту, встретимся возле полицейского участка. Та тётка, что звонила на горячую линию, живёт неподалёку.
Центр Эстертуны был затянут серой дымкой. Вокруг стояли бункерообразные бетонные строения, а торговцы упрямо толклись на площади, пытаясь бороться с холодом. Люди входили и выходили из магазинчиков, а группа молодых людей оккупировала угол возле туалетной будки. Возможно, Линда именно их имела в виду, рассказывая о том, как здесь продаётся крэк прямо под носом у полиции. Или Ханне — просто жертва предубеждений, которая считала, что самые обычные ребята с периферии обязательно должны торговать наркотой?
Когда Ханне упёрлась взглядом в фонтан перед полицейским участком, она никак не могла отделаться от мысли, сколько раз упругим шагом с развевающимися за спиной волосами проходила этой дорогой Бритт-Мари тем самым летом, почти двенадцать лет назад. А Рогер Рюбэк, стоя у окна, наблюдал, как она идёт через площадь и солнце светит ей в спину, и чувствовал, как в животе у него порхают бабочки.
Рюбэк сказал Ханне, что они были просто друзьями, но Ханне подозревала, что это было не совсем так — слишком много боли отражалось в его глазах.
Линда высадила её возле почты и поехала дальше.
Ханне вылезла из машины и сразу запахнула куртку, но сырость и холод всё равно успели запустить свои щупальца под подол и в рукава. Ханне поспешила в тепло почтового отделения и менее чем за пятнадцать минут договорилась о пересылке своей корреспонденции в страну басков. Она также купила марки и конверты, потому что ей нужно было сообщить коллегам из университета о своём отъезде.
Когда Ханне двинулась к полицейскому участку короткой дорогой через площадь, уже начало смеркаться и крупные хлопья снега беззвучно спускались с тёмного бархатного неба. Ханне спряталась под небольшим козырьком на крыльце участка и стала ждать.
Прошло почти полчаса с тех пор, как Линда покинула её, и она должна была вернуться с минуты на минуту. Линда ведь собиралась забрать одеяла — а это не могло отнять много времени.
В полицейском участке кипела жизнь. Сквозь стеклянные двери Ханне видела, как ожидают приёма две женщины с талончиками в руках, а у рецепции стоит старик с тростью и шляпой и о чём-то спорит с женщиной в полицейской форме. Чуть поодаль были заняты беседой ещё несколько одетых в форму сотрудников, каждый из которых держал в руках чашку кофе.
Ханне начинала замерзать и принялась переминаться с ноги на ногу. Она снова бросила взгляд на свои наручные часы.
Сорок пять минут. Где её носит? Может быть, Линда имела в виду, что они встретятся не около участка, а внутри? После недолгих колебаний Ханне вошла внутрь.
Линды нигде не было видно, и Ханне решила обратиться к женщине за стойкой рецепции, которая, судя по всему, только что освободилась.
— Здравствуйте. Моё имя — Ханне Лагерлинд-Шён, я из Госкомиссии. У меня здесь назначена встреча с коллегой, Линдой Буман. Вы её здесь не видели?
— Ух ты, Госкомиссия! — округлив глаза, воскликнула женщина. — Нет, никого оттуда мы сегодня не видели. Но подождите немного, я спрошу у коллег.
Она исчезла за дверью и вернулась минутой позже.
— К сожалению, её никто не видел. Передать ей что-нибудь, если она появится?
— Могу я воспользоваться телефоном? — спросила Ханне.
Женщина провела её в комнатку за стойкой и указала на телефон, стоявший на маленьком письменном столике.
Ханне села на стул. Придвинула к себе аппарат и прижала палец к кнопке. Её руки так онемели от холода, что Ханне едва смогла набрать номер. А может быть, это страшное подозрение, которое пустило корни в её сознании, мешало рукам Ханне повиноваться её воле.
После трёх гудков трубку взял Роббан, и Ханне описала ему ситуацию.
— Когда вы должны были встретиться?
Ханне взглянула на часы.
— Она должна была вернуться сюда уже час назад. Я боюсь, что с ней что-то случилось.
