Ханне сделала паузу и сцепила в замок лежащие на коленях руки. Несмотря на летнее тепло, Малин отметила, что тонкая кожа на её руках покрылась пупырышками, а сама Ханне еле заметно дрожала.
— Хорошо, — неторопливо произнес Манфред, — только это звучит немного…
— Притянутым за уши? — подсказала Малин, чем вызвала очередной раздражённый взгляд Манфреда.
Ханне улыбнулась.
— Притянуто за уши для любого постороннего, кто пытается разобраться в этом, совершенно верно. Но для преступника собственные действия абсолютно логичны.
— Ты хочешь сказать, он способен мыслить рационально? — спросил Манфред.
— В чём-то — определённо. Я так думаю. Иначе он бы давно уже попался. В профиле преступника, который я изначально вывела, он описан как отшельник. Социально изолированный человек. Но теперь я в этом не уверена. У него сложная, эмоционально травмированная личность, но этот факт не лежит на поверхности, не бросается в глаза. Я теперь склоняюсь к тому, что он — социально адаптированный человек и, вполне вероятно, живет обычной семейной жизнью.
— Почему? — спросил Манфред.
— Потому что таким образом он избегает неприятностей. Будь он чересчур нелюдимым, он наверняка привлекал бы к себе ненужное внимание.
— Как ты считаешь, каким образом он попадал в квартиры к жертвам в семидесятых? — спросила Малин.
Ханне задумалась, а потом заглянула в свои записи.
— Мне кажется… — запинаясь, произнесла она, — что он проникал к ним по крыше. Но в восьмидесятых он, очевидно, изменил свой подход. Может быть, уже стал староват, чтобы карабкаться по крышам. Тот случай с инструментом медвежатника представляет особый интерес. У кого мог быть доступ к таким вещам?
Ханне, не дожидаясь ответа, продолжала:
— А затем исчезают технические улики из семидесятых. Так ведь и было? По крайней мере, я это записала после нашего телефонного разговора.
Манфред кивнул, подтверждая её правоту.
— Это наводит меня на размышления, — сказала Ханне.
— Какие?
Голос Манфреда был так тих, что его почти не было слышно из-за шума дорожного движения и визга играющих чуть поодаль на большой лужайке детей.
— Я всё ещё уверена в том, что мы имеем дело с разными преступниками, — заявила Ханне, убирая блокнот и очки к себе в сумочку. — Я считаю, что убийство в сороковых было совершено одним человеком, а в семидесятых и восьмидесятых — другим. Этот другой досконально изучил подробности первого дела, и отлично знал, как не оставить после себя следов. У него, возможно, были некие знания по криминалистике, он умел пользоваться отмычкой, и непостижимым образом всегда оказывался на шаг впереди нас. Этот другой смог устроить так, что улики бесследно исчезли. Вот я и думаю: не мог ли он быть полицейским?
44
Когда Малин вечером вернулась домой, Отто снова был здоров.
«Маленькие дети — одна сплошная загадка», — подумала она, чмокнув его в беззубый улыбающийся рот. Вчера лихорадка, сегодня — здоров как бык.
— Как прошёл день? — спросила она Андреаса, который лежал на диване, уткнувшись в экран мобильника.
— Прекрасно. Ездили на озеро с Педером и Лувой.
Педер был товарищем Андреаса, который в данный момент также пребывал в отпуске по уходу за ребёнком. А Лува, которая, вероятно, была самым толстым младенцем за всю мировую историю, была ровесницей Отто.
Малин подхватила Отто с ковра и прилегла на диван рядом с Андреасом. Тот отложил мобильник на журнальный стол и положил ладонь на пушистую головку Отто.
— Послушай, — сказала Малин. — Неплохо было бы класть Отто на плед, когда он играет на полу. На случай срыгивания. Потому что этот ковёр стоил довольно дорого.
— Ммм, — промычал Андреас. — А как у вас прошёл день?
— Хорошо.
Малин погладила пухлую щечку сына, которая неожиданно оказалась шершавой на ощупь. По какой-то неведомой причине вокруг рта у него выступила мелкая красная сыпь. Малин понятия не имела, что это могло быть, потому что Отто был здоровым малышом, за исключением иногда приключавшегося с ним отита. Малин подумала, что на этой неделе нужно бы свозить его к педиатру, чтобы выяснить, что это за сыпь.
— Мы встречались с Ханне, — добавила она.
Маленькие пальчики Отто вцепились ей в волосы и больно дёрнули прядь. Малин осторожно разжала его кулачок, сняла резинку, которую на такой случай носила на запястье, и собрала волосы в низкий пучок на шее.
— Ханне?
— Да, она, очевидно, работала над этим делом в восьмидесятых.
— Как у неё дела?
Малин поколебалась, прежде чем ответить.
— Честно говоря, видеть это печально. Она совершенно сбита с толку. С ней была Берит. Ханне приходится напоминать обо всем.
Андреас, который тоже успел поработать с Ханне, и к тому же много раз виделся с Берит, легонько погладил жену по спине.
— Это было… — заговорила было Малин.
Но внезапно из глаз у неё брызнули слёзы, совершенно неожиданно. Боль горячей волной выплеснулась наружу, а мысли и воспоминания, спрятанные глубоко в душе Малин, тоже устремились на поверхность.
— Ну-ну, любимая, — забормотал Андреас, сел и обнял жену.
— Прости, — проскулила она. — Всё это просто чересчур. Чёртова Будил со своими претензиями, все эти ужасные убийства и мёртвые полицейские. И Ханне с Берит. И ещё. Эта Бритт-Мари, она ведь была приёмной. И я тут же стала думать о маме, и об Ормберге, и…
— Любимая, — повторил Андреас. — Послушай меня. — Приляг здесь ненадолго, а мы с Отто о тебе позаботимся.
Он забрал у неё из рук Отто и встал на ноги.
Малин послушалась. Выпрямилась, лёжа на диване, и больше не сдерживала слёз.
— Я скучаю по маме, — всхлипнула она.
— Я знаю.
— И по Ормбергу.
— Полежи, — сказал Андреас. — Мы приготовим поесть.
И Малин осталась лежать на диване.
У неё не было выбора — тело обессилело, а слезы всё текли и текли. Малин думала об одиноких матерях. О тех, что вызывали у Болотного Убийцы приступ ненависти только потому, что были одинокими матерями. Думала об останках Бритт-Мари, о кольце, которая та носила на цепочке вокруг шеи; думала о Линде Буман — практически своей ровеснице на тот момент, когда убийца решил распять её на полу.
«Что не так с людьми?» — этим вопросом задавалась Малин. «Права ли была Ханне, говоря, что всё дело во власти? В ускользающей власти и непримиримой ненависти к женщинам, которые осмелились воспользоваться обретённой свободой. И возможно ли, чтобы во всем этом оказался замешан полицейский?»
