— Он мог бы найти в себе силы заняться чем-то в жизни, — продолжал Эрик. Потому что сейчас, откровенно говоря, он только сидит и пьёт — у себя дома или на дачке у приятеля.
Эрик встал и принялся бродить взад-вперёд по старомодной, но очень опрятной кухне. Остановился, провёл рукой по волосам и несколько секунд помедлил, а потом снова зашагал.
— Простите, я просто… Я был так зол на маму. Все эти годы.
Он вернулся к столу и снова опустился на стул напротив них.
— Я ведь считал, что она сбежала, — говорил Эрик. — Что она не хотела меня воспитывать. Так все думали. А папаша всё болтал об этой открытке, утверждал, что она перебралась на Мадейру. Правда, не могу сказать, верил ли он сам в это. Может быть, он говорил так, чтобы защитить меня. Или себя самого. Наверное, чертовски больно быть вот так брошенным. А теперь открылось это. Я никак не могу осознать. Её и правда убили?
— Мы так считаем, — сказал Манфред. — Ей кто-нибудь мог желать смерти?
Эрик рассмеялся безрадостным смехом.
— Мне было три года, я не имею ни малейшего понятия. Но очень хотел бы это выяснить. Я должен это выяснить. Потому что когда нашли её останки, я будто сам себя потерял. Всё, во что я верил, оказалось ложью. Я теперь не уверен, кто я вообще такой, потому что я больше…
— Не можешь её ненавидеть? — закончила Малин, тут же раскаявшись.
— Именно. И мне так ужасно стыдно за все чудовищные вещи, которые за эти годы я успел о ней передумать.
— Эти мысли не нанесли ей никакого вреда, — сказал Манфред.
Эрик не ответил, только наморщил лоб, и лицо его исказила гримаса.
— Что ты делал в Ормберге позавчера? — словно мимоходом поинтересовался Манфред.
Эрик выглядел удивлённым.
— Я ездил проведать сотрудницу полиции, которая в восьмидесятых работала над делом. Или она не сотрудница. Мне кажется, она психолог, или кто-то вроде. Так или иначе, её зовут Ханне…
— Лагерлинд-Шён, — выпалила Малин, не сдержавшись.
Манфред искоса взглянул на неё и заговорил:
— А зачем ты к ней ездил?
Эрик уставился на свои руки.
— Я пытаюсь… не знаю. Понять. Что случилось с мамой.
— У Ханне деменция, и она уже давно не сотрудничает с полицией.
— Это я понял.
— Как ты её нашёл? — спросил Манфред.
Эрик протянул руку и взял с подоконника пачку пожелтевших листов бумаги, пролистал их и выудил оттуда визитную карточку, а потом положил её на стол.
— Ханне Лагерлинд-Шён, доктор философских наук, — прочла Малин.
— Однажды она вместе с коллегой побывала здесь. Как минимум тридцать лет назад. Так или иначе, тогда она оставила свою карточку. Я нашёл её в подвале.
— Ты видел Ханне или разговаривал с ней после своего визита в Ормберг? — спросил Манфред.
Эрик покачал головой.
— Для чего бы мне это делать?
Манфред не ответил.
— Но я собираюсь встретиться ещё с парочкой пенсионеров, — добавил Эрик. — Имена мне подсказала Ханне. Их зовут Фагерберг и Рюбэк.
Манфред поглядел на Малин долгим взглядом и обернулся к Эрику.
— У тебя, разумеется, есть право разговаривать с кем заблагорассудится. Но мы были бы признательны, если бы в дальнейшем при возникновении каких-то вопросов ты обращался к нам.
Эрик молча кивнул.
— А если ты что-то узнаешь о Ханне, прошу немедленно нам перезвонить. Она пропала.
Эрик остолбенел и встретился взглядом с Манфредом.
— Пропала?
— Да, — подтвердил тот.
Потом Манфред выудил из кармана два маленьких пакетика.
— Мы должны передать тебе эти вещи. Это обручальное кольцо Бритт-Мари, а это — помолвочное кольцо её матери, которое было обнаружено на цепочке вокруг шеи Бритт-Мари. Цепочка тоже здесь.
Эрик протянул руку, и Манфред вручил ему пакетики.
— Кольцо Элси? — шепнул Эрик, глядя на украшения у себя в ладони. Потом сжал кулак так крепко, что побелели костяшки пальцев.
— Бабушка много о ней рассказывала, — пробормотал он, вытирая слезу со щеки.
— И ещё кое-что, — произнес Манфред, наклонился и вытащил из пакета чёрную картонную коробку. Коробку он водрузил на стол.
— Это…?
Эрик притих и положил руку на коробку.
— Это вещи Бритт-Мари. Они лежали в нашем архиве с восьмидесятых. Мы изучили эти материалы, но не обнаружили ничего ценного для расследования. К тому же, у убийства твоей матери вышел срок давности, поэтому мы можем передать тебе эти вещи. Вот наш номер. В случае чего — звони.
— Благодарю.
Эрик часто заморгал и взглянул на них. Несмотря на загар, было заметно, как побледнело его лицо.
* * *
Он долго сидел в кухне после того, как Малин с Манфредом ушли. Эрик сидел за столом и глядел на пакетики с кольцами. Потом вытащил их и принялся разглядывать. Изящная гравировка на кольце, которое всё ёщё висело на цепочке, гласила:
«Аксель, 1 мая 1939».
Эрик потянулся к чёрной коробке, вспоминая реакцию себя четырнадцатилетнего на визит полиции. Вспоминая слова, которые он выплёвывал, словно наелся чего-то горького.
А это можете забрать. Мне это без надобности.
Эрик аккуратно снял крышку и вывернул содержимое коробки на стол. Среди документов золотом поблёскивала кокарда да торчал край полицейского удостоверения.
Что-то перевернулось у Эрика в душе.
Стопку документов и кольца он перенес в свою подвальную комнату без окон и сложил всё на стол перед компьютером, а потом сел и принялся изучать. Эрик обнаружил письма, членскую карточку стрелкового клуба, квитанции и старый календарь.
Открыв его, Эрик стал осторожно перелистывать страницы.
Почерк был аккуратный и легко читаемый. Короткие записки — как привет из давно утраченной жизни. Этот календарь был во сто крат ценнее обычного, потому что мама Эрика на каждой странице оставляла несколько строк, словно в дневнике.
14 марта: визит к врачу. Купила Эрику брюки, но на обувь денег не хватило.
20 апреля: Бьёрн обещал отвести Эрика в парк, но вместо этого уснул на диване. Хуже всего то, что меня это не удивляет.
10 июня: Май пообещала взять на себя заботу об Эрике в течение дня, когда я выйду на работу. Это не лучший выход, но иного выбора нет.
Потом записи стали встречаться чаще и сделались длиннее, свидетельствуя о её растущем отчаянии.
В конце августа 1974 года Бритт-Мари немного написала о своей работе. Её шеф, Свен Фагерберг, целыми днями заставлял её перекладывать бумажки, не допуская до следственной работы, но коллега по имени Рогер Рюбэк оказался «добрым и понимающим». Нападение на Ивонн Биллинг 22 августа описано в одном предложении. О Бьёрне, конечно, она тоже писала. О том, как он забрал семейные деньги, играл на скачках, потерял работу и якшался с типом по имени Судден, который явно вызывал у Бритт-Мари отвращение.
